— Как найти Майора?

— Ночной клуб «Мэрилин». Он там. Мне больно… Отвези меня в больницу…

— Не сейчас, дорогой. Как тебе описали ту, кого вы ищете?

— Блондинка, высокая, с большими серо-голубыми глазами. Показали фотографию.

— Ты думаешь, я похожа на ту фотографию?

— Господи, нет! Но если ты знаешь, где Ярош, то тебе заплатят за информацию.

— Зачем кому-то понадобилась Дана?

— Я точно не знаю, но ходят слухи, что у нее есть что-то, очень нужное большому человеку.

— Кому именно?

— Я не знаю, правда… Отвези меня в больницу… Я больше ничего не знаю.

Внезапно рука парня метнулась к лицу Даны с явным намерением попасть в глаза. Она просто нажала на курок. Пуля сделала свое дело, парень сник.

— Сукин сын! — Она раздраженно толкает тело. — Ну, ты сам виноват. Не надо было разыгрывать из себя Рэмбо.

Дана выталкивает труп на обочину и выезжает на дорогу. Она лихорадочно пытается собрать воедино имеющуюся у нее информацию, но логики в цепочке событий пока не видно.

— Ладно, Данка, давай сначала. Есть папка с документами и диск. Все это — осиновый кол в могилу господина Градского. О'кей, ему по-любому конец. Но где-то сидит еще некто, кому позарез нужно то, что есть у меня. И этот кто-то неплохо знает меня. Знает о Вике, о моей семье и кое-что о моем характере. Но тогда каким боком сюда лепится убийство Вики? И почему ищут именно блондинку? Наверное, в гриме они приняли меня за кого-то другого. Либо потом сочли, что убитая в больнице женщина — не я. А откуда они могли это знать? Я звонила домой. Значит, телефон прослушивается. Очень хорошо. Но все равно непонятно. Кто этот Майор? Вика говорила о человеке по имени Алекс. И тоже из клуба «Мэрилин». А что, если это мой старый знакомец? Он же — кадровый военный в отставке, и те двое, что померли в квартире, говорили о шефе — бывшем военном. Значит, все дороги ведут в «Мэрилин».

Дана останавливается и выходит из машины. Двор безлюдный, она просто уходит, заперев дверцу. Мертвые не оставляют отпечатков пальцев.

Вот он, вожделенный «Макдоналдс». Дана берет поднос с едой и присаживается в уголке. Ей всегда нравился этот ресторан, атмосфера, царящая здесь. Словно прикасаешься к чему-то большому и надежному, становишься причастной к сильной стране за океаном, сияющей мечте многих людей. Нет, Дане совсем не хотелось бы жить там всегда, но поехать и посмотреть, ощутить вкус и ритм — это совсем другое дело.

«Когда все закончится, поеду и посмотрю. А потом вернусь сюда, потому что все равно не приживусь больше нигде».

Дана никогда не понимала, как можно навсегда уехать из мест, где родился, уехать в никуда, в чужую страну, где до конца своих дней будешь иностранцем, и дети, и внуки твои тоже будут чужими.

«Черт подери, все-таки не в деньгах счастье. У нас, конечно, тоже нечего ловить. Но это же самое можно сказать и о других странах. Уехать и жить на положении изгоя — даже если материально будет лучше, чем здесь, а по тамошним меркам — совсем на дне жизни… Нет, хрен вам! А посмотреть — это другое дело. Но потом. После всего».

Дана доедает свой «мак-санди», поднимается и выходит. Такси медленно едет по улице, зима не идет на пользу окружающему пейзажу. Она выходит из машины. Вытертая до блеска спина бронзового льва сияет на солнце. Говорят, этот лев приносит счастье. Дана молча гладит его холодную голову. Зачем мертвой счастье? Так не бывает.

— Это я. Привет.

— Рад слышать тебя.

Голос Кости вполне спокоен, и Дана усмехается. Она понимает, что Костя уже побывал в морге и узнал подробности большой больничной тайны из разряда мистики и городских легенд.

— Ты уже видел Михалыча?

— Кого?!. А, этого… Да, видел. Послушай, малыш, давай встретимся. Я… мне многое нужно тебе сказать.

— Идет. Хочешь пойти со мной в ночной клуб?

— Куда скажешь.

— Тогда давай встретимся возле «Мэрилин» через пару часов.

— А не рано ли для ночного клуба?

— В самый раз. Ну, как?

— Я приду.

Дана замерзла и устала, и пришло время пить антибиотики, как приказала Сима. Дана мысленно усмехается. Век человеческий краток и полон скорби. Теперь Дана скучает и по Симе с Родькой. Значит, судьба им была — вот так встретиться. Наверное, все на свете происходит не просто так, наверное, у всего есть какая-то цель и причина. Иначе и быть не может.

Дана приезжает в новое жилье, она не чувствует чужие квартиры, не принимает их. И тоска по своему дому шевелится в ее душе. Она ненавидит жилье, где пребывает или пребывал когда-то кто-то чужой. Наверное, это осталось в ней со времен общежития. Дана принимает душ и переодевается. Только что она приобрела одежду, более подходящую случаю.

— Ладно, шубки из норки потом буду носить. А сейчас короткая дубленка в самый раз.

Дана тщательно накладывает макияж. Ее волосы отливают ночным небом — неплохой парик, глаза приобрели темно-карий оттенок, теперь она трудится над макияжем. Результат не заставил себя ждать. Темный тональный крем скрыл белизну кожи, яркие помада и тени для век превратили утонченную Дану в слегка вульгарную даму.

— Ну вот, из цикла «леди доступна». Всегда ненавидела таких девиц. Танька не в счет, она совсем другая.

Дана облачается в кожаный костюм: черный жакет и брюки, теплый ярко-красный пуловер и черные кожаные ботинки. Они тяжеловаты, рифленая подошва и высокая шнуровка придают им полувоенный вид, но Дана довольна. В них, случись нужда, будет легко бежать и прыгать, а угостить опасного человека пинком — одно удовольствие.

Дана с сожалением оставляет «беретту» и прячет за пояс «макаров», найденный в сейфе покойной Ивановой. Нож удобно устраивается в глубоком кармане дубленки. Туда же отправляются две коробочки с зелеными шариками. Дана оглядывает свое пристанище и вздыхает. Ей хочется домой.

— Раньше такие дела мы совершали вчетвером…

Дана идет по улице. Ей отчего-то вспомнился Виталька и та их ночь, когда он заставил ее, спятившую от горя, на секунду перенестись в прошлое. Этой секунды хватило, чтобы спасти ей рассудок.

«Не знаю, Виталька, смогу ли я быть с тобой. Сможешь ли ты принять меня такой? Смогу ли я сама принять себя такую? Ведь когда все закончится, они придут ко мне. Все, кого мне пришлось убить, и, возможно, останутся со мной. Впрочем, нет на свете абсолютных истин. Возможно, все будет по-другому. Я уже не помню их лиц».

Костя равнодушно скользит взглядом по ярко накрашенной брюнетке, одетой во все черное.

«Надо же так вырядиться! — Костя раздраженно щурится. — И почему считается, что самые красивые женщины — это брюнетки? Глупость какая».

— Давно ждешь?

Девица явно обращается к нему. Костя удивленно поднимает брови. Но что-то в фигуре, в голосе подошедшей кажется ему смутно знакомым.

— Дана?! — Костя переживает момент узнавания и радости. — Ну, ты даешь! Никогда бы не узнал!

— А как узнал?

— Голос, осанка… Присмотрелся внимательнее — ну, и лицо, само собой.

— Голос, говоришь?

Костя вздрогнул. Это уже голос не Даны. Высокое тягучее контральто избалованной одалиски.

— Не вздрагивай. — Дана смотрит знакомо, голос снова звучит привычно. — У меня от природы такой бзик, могу менять при желании тембр.