— Ну, парень, ты меня напугал. — Сергей Иванович даже по телефону говорит как перед аудиторией. — Скоро выйдешь?

— Завтра.

— Хорошо. Кто это мог быть?

— Не знаю.

— Надо узнать. Что за девица с тобой была?

— Это не девица. И с ней все в порядке, уже проверили.

— Узнаю тебя. Любовь любовью, а работа не стоит. Что ж, договорились. Жду тебя.

Константин слышит гудки. Он хочет швырнуть трубку в стену, но не может. Он осторожно кладет ее на столик и без сил откидывается на подушки. Илона. Он хочет видеть ее.

Дана заметила слежку не сразу. Она бродила по городу, ее занесло на Мойку, в книжный магазин. Она купила альбом с репродукциями Валеджо, бродила в торговых рядах. Тоска гнала ее вперед. Она не могла больше сидеть в чужой квартире. Где-то совсем недалеко ее дом. Там сад уже приготовился ко сну, а забытые качели скучают во дворе. И дом стоит, сиротливо хмурясь в лицо осеннему ветру. Там она была счастлива когда-то.

«Какая несправедливость. Я не могу и близко подойти к своему дому. Господи, у меня нет больше сил… Я боюсь. Но я должна сделать то, что задумала».

Дана идет по набережной, спускается к греко-католической церкви. Тоска не дает ей остановиться. Ей надо довести себя до изнеможения, тогда боль немного отступит. Она идет вдоль шоссе, прижимая к груди купленную книгу, ставшую вдруг ненужной.

И тут она заметила его. Он все время шел следом, делая вид, что просто гуляет. Дана вынула небольшое зеркальце и стала поправлять волосы. Мужчина в синей болоньевой куртке и джинсах. Человек из толпы, на которого второй раз и не глянешь. Просто здесь никого нет, кроме них двоих. И машины проносятся с хищным шорохом.

«Сукин сын приставил ко мне „хвост“. Впрочем, у него есть на это все основания. Интересно, кто в него стрелял?»

Дана поднимается наверх, берет такси и едет в Эрмитаж. Парень в синей куртке изображает вид увлеченного туриста. Дане становится немного жаль его.

«Ему хочется посидеть в тепле и выпить. Или он голоден, а работа собачья, вот и бегает за мной. Впрочем, это его выбор».

Дана понимает, что через начальника охраны сможет добраться и до столь тщательно охраняемого тела. Она усмехается. Она придумала ему казнь, теперь надо только поймать удобный момент.

— Мама, я в порядке. Как Лека?

— Дана, я прошу, позволь нам помочь тебе. Где ты?

— Я в порядке. Вернусь, когда смогу. Как Лека?

— Дана, пожалуйста…

— Ты можешь ответить на мой вопрос? С ним все в порядке?

— Да, он здоров, но очень скучает. Дана, возвращайся…

— Я вернусь, когда смогу.

Дана кладет трубку. Ей трудно даются такие разговоры, но это ее долг, она понимает. Она не может никого утешить. И она не может быть там, с ними. Они не должны заметить, что ее больше нет.

«Я обязана как-то научиться жить. Когда все закончится, я вернусь в свой дом вместе с Лекой. Но это потом».

Дана не знает, когда наступит это «потом» и наступит ли вообще. Она застыла на одной точке смерти, она механически выполняет заданную программу, это единственное, что удерживает ее в относительном равновесии.

Константин напоминает о себе каждый день, но Дана держит его на расстоянии. Она понимает, что он — ключ к успеху ее мести. Он стоит очень близко к человеку, которого она собирается уничтожить. И Дана держит Константина за барьером, превратив его жизнь в пытку.

— Я могу устроить тебя в пресс-службу к шефу, хочешь?

— Немного позже.

Они сидят в «Макдоналдсе», Дана поглощает мак-санди, а Костя поглядывает на часы. У него мало времени, совсем нет, но он не видел ее почти неделю — Градский шлялся по региону. А эта девчонка не привыкла торопиться.

— Ты можешь идти, я знаю, что ты занят.

— Я должен идти, но не могу.

— Попробуй мак-санди, это вкусно с клубникой.

— Я не люблю сладкое.

— Кто тебе это внушил?

Он вздыхает. Единственный прогресс в их отношениях — это обращение на «ты». Он и этому рад. Все остальное, возможно, приложится — потом, со временем.

— Я скучал по тебе.

— Мак-санди — это супер. Я сегодня иду в оперу.

— Одна?

— Естественно.

— Я скучал по тебе.

— Кто-то очень умный придумал «Макдоналдс».

За соседним столиком расположилось семейство — мама и двое девочек-близнецов лет четырех. Обе крепенькие, кудрявые, толстощекие и очень беспокойные. Одна из них опрокинула стакан с колой, другая вскочила и побежала к их столику.

Она остановилась совсем рядом, глядя черными большими глазами на золотую цепочку с блестящим кулоном на шее Даны. Толстенькая ручка потянулась к украшению.

— Аня, нельзя!

Дана вздрогнула, внутри все сжалось. Она поняла, что сейчас может выдать себя, потому что сидящий рядом человек знал когда-то ту Дану. В ушах у нее звенит, а стены начинают плыть.

— Извините, бога ради, — Мать наконец подбежала к их столику. — Их двое, постоянно они что-то… Аня, отпусти, ты порвешь тете цепочку.

Но толстенькая ручонка не собирается выпускать добычу. Глаза малышки наполняются слезами. Ее мать краснеет.

— Извините, я сейчас разожму ей пальчики…

— Не надо.

Дана расстегивает замочек, и украшение остается в маленьком кулачке.

— Нет, как можно!

— Так. Пусть, это ведь ребенок.

Дана поднимается и уходит. Константин идет следом, словно тень. Вот сейчас, именно в этот самый момент, он узнал эту женщину. Он уже видел этот взгляд, эти огромные глаза, но тогда… Нет. Он не может поверить в то, что обнаружил. Но другого объяснения просто нет.

Они выходят в осенний вечер. В ноябре темнеет рано, на улице холодно и неуютно, не спасают даже яркие огни реклам и витрин.

— Значит, ты вернулась.

Дана поворачивается к нему. Она понимает, что должна что-то предпринять прямо сейчас, иначе все рухнет и похоронит ее под обломками.

— Ты вернулась, чтобы отомстить, Дана Ярош.

— И что?