— Спокойно, парень, — говорил он. — Все в порядке. Я с тобой.
В сумерках небо становилось кроваво-красным, и сестра мальчика звала его на улицу, за барак, любоваться закатом.
— Посмотри на солнце. Отведи глаза. Опять посмотри. И снова отвернись.
Смотреть на солнце, объясняла она, можно только так. Если пялиться на него слишком долго, не отводя глаз, можно ослепнуть.
Пока багровые отсветы на небе переливались и гасли, они показывали друг другу все, что успевали заметить: собаку, которая охотилась за дикобразом, маленькую розовую раковину, сброшенный панцирь жука, колонну муравьев, марширующих по песку. Иногда им везло, и они видели, как португальская леди прогуливается вдоль изгороди под ручку с мужем Сакамото. Иногда им встречалась леди в белом тюрбане — про нее рассказывали, что за одну ночь в поезде она потеряла все волосы. Иногда они видели мужчину с сухой рукой, который жил в квартале № 7. Если день был особенно удачный, он поднимал свою высохшую руку и махал в знак приветствия.
Однажды вечером, когда они гуляли вместе, мальчик схватил сестру за руку.
— Ты что, сдурел? — спросила она.
Он похлопал себя по запястью:
— Время. Сколько сейчас времени?
Сестра посмотрела на свои часы с таким удивлением, словно никогда прежде их не видела.
— Шесть часов, — ответила она.
Ее часы показывали шесть часов уже несколько недель. Она престала заводить их с того самого дня, когда они сошли с поезда.
— Как ты думаешь, что сейчас происходит у нас дома? — спросил мальчик.
Девочка снова посмотрела на часы, потом подняла взгляд к небу, словно пытаясь перенестись за сотни миль.
— Думаю, дома все хорошо, — сказала она. — Все там отлично проводят время.
И снова зашагала вперед.
Мальчик представил себе улицу, обсаженную деревьями, закат, зеленые лужайки, мальчишек, играющих в мяч на заднем дворе, девочек, играющих в классики. Представил, как матери достают из духовок аппетитно пахнущие сковородки, а отцы возвращаются с блестящими кожаными портфелями и кричат от дверей: «Дорогая, я дома!»
Ему казалось, что в мире, лежавшем за пределами проволочной изгороди, всегда шесть часов вечера. Может, вечера среды, а может, четверга. И люди там всегда собираются обедать.
В начале осени в лагерь стали приезжать фермеры, нуждавшиеся в сезонных работниках. Комитет по вопросам эвакуированных разрешил молодым парням и девушкам работать на сборе урожая. Некоторые из них поехали на север, в Айдахо, собирать сахарную свеклу. Другие — в Вайоминг, собирать картошку. Третьи — в Тент-Сити, в Прово, снимать урожай персиков и груш. В конце сезона некоторые вернулись в новехоньких ботинках фирмы «Флоршейм». Другие — в тех же ботинках, в которых уезжали. Они были очень недовольны и клялись, что никогда больше не подрядятся на такую работу. Говорили, что их обвели вокруг пальца. Вытерли о них ноги. Рассказывали, что там, где они работали, им запрещали ходить в местную забегаловку. В кино. В галантерейный магазин. Повсюду их преследовали надписи: «Япошкам вход воспрещен». Лучше уж сидеть за проволочной изгородью и не высовываться, говорили они. Будет меньше проблем.
Это были черные мужские полуботинки. Размер сорок с половиной. Очень узкие. Мальчик вытащил их из чемодана. Сунул руку в один и ощупал овальные углубления, оставленные пальцами отца. Закрыл глаза и понюхал руку.
Сегодня она ничем не пахла.
Неделю назад ботинки еще хранили запах отца. А теперь он выветрился без остатка.
Мальчик протер рукавом черную кожу и положил ботинки в чемодан. Снаружи было темно, окна почти всех бараков светились, и было видно, как за занавесками движутся темные фигуры. Интересно, что делает сейчас отец, подумал мальчик. Наверное, готовится ко сну. Умывается. Или чистит зубы. Интересно, выдают ли им в Лордсбурге зубную насту? Надо бы написать ему и спросить. Мальчик растянулся на койке и укрылся одеялом. Он слышал, как мать тихонько похрапывает в темноте. Слышал, как где-то в холмах воет на луну одинокий койот. Неужели, подумал мальчик, одна и та же луна светит и в Лордсбурге, и в Лондоне и в Китае, где все мужчины носят черные шлепанцы без задников? Да, конечно, луна везде одна и та же, решил он. Только иногда ее нельзя увидеть из-за туч.
— Одна и та же луна, — шептал мальчик, засыпая.
Если мальчику не спалось по ночам, он думал о доме, в котором жил прежде. Представлял во всех подробностях свою комнату: на стене висит карта мира, под кроватью лежат комиксы о приключениях Джоя Палуки, занавески с ковбоями и индейцами слегка покачиваются на ветру. Эти занавески мать сшила и повесила прошлым летом. Мальчик подходил к окну и видел во дворе отца, который палочкой для еды снимал гусениц с листьев снежного горошка. Видел поросший мхом каменный фонарь, стоявший в саду. Статую толстого Будды, поднявшего к небу смеющееся лицо. А у крыльца — свой красный велосипед с широкими шинами. Если особенно везло, он видел за белым невысоким забором девочку по имени Элизабет Моргана Рузвельт, игравшую с маленькой собачкой.
У Элизабет были длинные золотистые волосы. Собачка породы пекинес носила имя Лотос. Никакого отношения к президенту Рузвельту семья Элизабет не имела. За день до того, как мальчику с матерью и сестрой пришлось уехать, Элизабет пришла к ним домой и подарила ему на счастье голубой морской камешек. Он был гладкий, круглый и твердый и напоминал птичье яйцо. Или чей-то голубой глаз.
— Когда ты вернешься, мы вместе пойдем к морю, — сказала Элизабет.
Мальчик сунул голубой камешек в карман. Когда они жили на бывшем ипподроме в Танфоране, он каждую ночь клал его под подушку. Вместе с ним камешек переехал на поезде вглубь материка, в штат Юта. Едва сойдя с поезда, мальчик решил написать Элизабет.
Но прошло уже много времени, а он так и не написал ей ни слова. А письма от нее продолжали приходить. Кроме Элизабет, никто из прежних друзей не писал ему. В письмах она рассказывала о том, что в Беркли часто выключают свет, а купить мясо и масло становится все труднее. Рассказывала, что ее отец вступил в Комитет противовоздушной обороны, а мать больше не носит шелковых чулок. Что брат Грега Майера убит в бою на Коралловом море, и теперь на окне дома Майеров сияет золотая звезда. Рассказывала, что видела, как оки, работающие на верфи, стояли в очереди за билетами в кино. На них были настоящие ковбойские сапоги. А еще Элизабет присылала разные замечательные вещи. Фотографию гарцующего жеребца, которого она видела на конном шоу, устроенном для сбора средств в помощь военно-морскому флоту. Сборник загадок. Луковицу тюльпана под названием «Глория». Мальчик посадил ее в консервную банку, которую нашел за столовой.
Он часто думал, жива ли эта луковица, придавленная мокрым песком. «Поливай ее каждый день», — советовала сестра. Интересно, думал мальчик, хватит ли у тюльпана сил, чтобы прорасти весной?
Воспоминание из прежней жизни: сестра возвращается из школы, волоча за собой скакалку.
— Я все время крутила ее, — жалуется она. — Мне так и не дали попрыгать самой.
Она разрезала скакалку на множество кусков, забросила их в заросли плюща и заявила, что никогда больше не будет прыгать.
Каждую неделю до них доходили новые слухи.
Мужчины и женщины будут жить в разных лагерях. И мужчин, и женщин подвергнут принудительной
