насту.

Солнце медленно спускалось к горизонту. Долгим казался этот день Аугусту Закису, как улитка ползло время. Каждые полчаса поглядывал он на часы и досадливо щурился на холодное зимнее солнце: «Когда ты, наконец, закатишься, старая дева? Кокетничаешь, прихорашиваешься, а согреть не можешь…»

Неделю назад он вернулся с курсов «Выстрел», и его сразу назначили командиром батальона. Он отказался от двухнедельного отпуска, который полагался ему после окончания курсов, и поспешил обратно в дивизию, к своим товарищам. Здесь он чувствовал себя как дома и ждал только, когда ему снова разрешат повести в бой своих людей.

Товарищи до сих пор избегали упоминать при нем имя Лидии. Даже Аустра. Она видела, что не прошло, не забылось его великое горе. Только он спрятал его от других. «Нехорошо, что он стал такой серьезный», — думала она, с тревогой наблюдая упрямое, жесткое выражение, появившееся на лице брата за последний год.

После нескольких месяцев пребывания в резерве фронта части латышской дивизии снова двинулись к переднему краю. Закипела работа в штабах. Командиры отправились на рекогносцировку местности.

— Скоро должно начаться, — решили между собой гвардейцы. — Теперь это последний нажим, а там и Латвия! Если нанесем хороший удар, то к весне будем дома.

Аугуст Закис не успел еще как следует принять батальон, как подполковник Соколов созвал в штаб полка всех командиров и развернул перед ними подробную карту их участка.

— А ну-ка, подумаем, товарищи, как лучше справиться с этим делом.

Перед дивизией была поставлена сложная, но интересная задача. В оперативный план была вложена свежая творческая мысль, хотя она до многих дошла только позже, когда по всему фронту стало известно о рейде подполковника Рейнберга.

Неприятель не должен был заметить, в каком направлении происходит перегруппировка наших сил, поэтому перемещение на исходные позиции происходило ночью. В темноте, по занесенным снегом дорогам ускоренным маршем спешили гвардейцы на север. Здесь уже не было больших лесных массивов, одни мелкие рощицы, и с наступлением рассвета в них должны были разместиться несколько пехотных полков. Батальон Аугуста Закиса достиг своей рощи до восхода солнца. Сжавшись, как сельди в бочке, стрелки просидели там весь день и, хотя было довольно холодно, костров не разводили, чтобы не выдать врагу своего присутствия.

Все было построено на внезапности, неожиданности… и кое на чем ином. Но об этом знали только немногие старшие командиры. Надо было сделать все, чтобы замысел удался, а если он удастся, об этом будут долго говорить свои и долго будут помнить немцы.

Вот почему Аугусту Закису в тот день казалось, что время ползет как улитка. Но долгие часы напряженного ожидания — это тоже была борьба. Яростная битва — без единого выстрела, без единого возгласа — началась еще вчера, когда они в сумерках оставили свое прежнее расположение.

Обедал Аугуст вместе с Аустрой и Петером Спаре, так как от штаба его батальона до третьей роты батальона Жубура было не больше двухсот шагов. Молча они открыли консервные банки и выковыривали ножами кусочки мерзлого мяса.

— Завтра мы будем еще на один шаг ближе к Латвии, — сказала Аустра.

«И еще на шаг дальше от Лидии…» — подумал Аугуст и невольно посмотрел на северо-восток, как будто там, за озерами и болотами, увидел ту, с которой никогда не расставался в мыслях. Меж елей завывал ветер, осыпая наземь снежную пыль. Везде звучали приглушенные людские голоса. Аугуст Закис долго глядел на сестру, на Петера, на стрелков. «Будем ли мы в другой раз сидеть так вместе? Может быть, это последний вечер… а потом останутся одни воспоминания».

О том же подумал он, когда к ним подошел Андрей Силениек. Виски у него запорошило снегом, и он казался седым.

— Скучно ждать?

— Так точно, товарищ гвардии подполковник, — ответил, вставая, Аугуст.

— Теперь вы покажете, так ли хорошо обучают на этих курсах, как все уверяют, — пошутил Силениек. — Командир полка говорит, что это будет самый настоящий выпускной экзамен.

— Понимаю. Постараюсь выдержать.

— Ты выдержишь. В тебе никто не сомневается. Главное — всем надо выдержать.

Побыв немного в батальоне и поговорив со стрелками, Андрей Силениек ушел в штаб полка, который расположился в другой роще.

«Счастливый человек, — подумал Аугуст Закис, провожая его взглядом. — Все его любят».

Солнце садилось, на западном крае неба все полыхало, как в жерле гигантской печи.

— Быть метели, — говорили бойцы.

Фронт в этом месте сохранял стабильность целых девять месяцев. Отдельные стычки, действия разведчиков, прощупывание противника небольшими местного характера ударами — больше ничего за это время здесь не происходило. Отсюда линия фронта, извиваясь, тянулась на северо-восток, вплоть до городка Холм на Ловати, образуя на карте широкий длинный язык. Каждый укол в его основание обязательно заставил бы немцев втянуть этот язык; возможно, именно поэтому командование выбрало это место для удара Гвардейской латышской дивизии.

Проведя все лето в беспрерывной боевой подготовке и серьезной тренировке, стрелки впервые после долгого перерыва в ночь на 13 января 1944 года вступили в бой.

Незадолго до полуночи батальон Аугуста Закиса занял исходные позиции. Было известно, что в наступлении будут участвовать все полки дивизии: решающего успеха надо было достигнуть в этом первом ночном бою, до рассвета. Внезапность, быстрота и натиск, непрерывное движение на запад — через железнодорожную линию и большак Новосокольники — Новоржев, до вереницы высот, до уцелевших сел и синих лесов, манивших взгляды стрелков.

Наступление началось сразу после полуночи. Сквозь проделанные саперами проходы в проволочных заграждениях и минных полях гвардейцы ринулись вперед. Короткий яростный бой — и снова быстрый бросок вглубь обороны противника. Движение вперед было настолько стремительным, что немцы не успели даже связаться со своими штабами, — вся связь была нарушена, и в линии фронта образовался глубокий прорыв. Некоторые наши части уже были недалеко от железнодорожной линии.

Командный пункт полка находился в небольшой роще — в трехстах метрах от переднего края. То была маленькая землянка, вырытая на восточном склоне пригорка. Саперы устроили ее накануне на скорую руку. Вход был завешен палаткой. Потолочный настил был так тонок, что предохранял самое большее от осколков мин.

В тесном помещении, слабо освещенном карманным фонариком, сидели командир полка Соколов, Андрей Силениек и телефонист. Начальник штаба находился в другой землянке. Все были в полушубках и ушанках. В короткие промежутки, когда замолкал телефонный аппарат, телефонист, пожилой сержант с худым, словно закопченным лицом, хлопал руками по бокам и грел дыханием пальцы.

То Соколов, то Силениек брали трубку и говорили с командирами батальонов.

— Что, жарко? — кричал в трубку Соколов. — Не думайте, что вам одним. Проверьте фланги, чтобы не оторваться от соседей. Ваш правый сосед уже приближается к железнодорожной насыпи. Ни в коем случае не отставайте от него. Через пятнадцать минут доложите обстановку.

Положив трубку, Соколов обернулся к Силениеку. Лицо у него было серьезное, даже хмурое, но по беспокойному блеску его глаз Андрей видел, что командир полка доволен тем, что происходит там, снаружи.

— Второй батальон, кажется, уже осуществил прорыв первой линии неприятеля, — сказал Соколов. — Молодец этот капитан Закис. Только все еще горячится. Но сегодня мы не имеем права путать…

— Закис не напутает.

— Я тоже так думаю, но сегодня ночью одной надежды недостаточно. Должна быть полная уверенность. Сейчас надо ввести в прорыв батальон Жубура и развить достигнутый успех. Андрей Петрович, придется мне сходить туда, надо самому посмотреть, как они управляются. Если позвонит