— Тот, кто может вам немало заплатить.
— Вполне достаточно. Вы просто клиент по имени Борн. А мне надо быть осторожным.
— Мне нужен номер телефона в Нью-Йорке. Вы можете его для меня раздобыть? Тут можно рассчитывать на крупную премию.
— Я бы с радостью. Но не представляю, как это сделать.
— Это можно выудить из карты. С помощью мощной лупы.
— Когда я сказал, что номер был устранен, я не имел в виду — зачеркнут. Он был вырезан.
— Тогда кто-то в Цюрихе им владеет.
— Или он был уничтожен.
— Последний вопрос, — сказал Джейсон, теперь он хотел поскорее закончить разговор, — он, кстати, касается вас. Только так вам может быть заплачено.
— Вопрос, разумеется, будет принят во внимание. В чем дело?
— Если я покажусь в банке Валуа, не позвонив вам, не предупредив вас, должны ли вы снова позвонить по тому телефону?
— Да. С картой не считаться нельзя, она исходит из мощных учреждений. Может последовать увольнение.
— Тогда как же мы получим наши деньги?
Д’Амакур поджал губы.
— Есть один способ. Снятие со счета in absentia.[48] Заполненные бланки, инструкции в письме, личность удостоверяется и заверяется официально зарегистрированной юридической фирмой. Я буду не в силах вмешаться.
— Но все равно должны будете позвонить.
— Тут все зависит от времени. Скажем, юрист, с которым банк Валуа имел многочисленные сделки, звонит мне с просьбой приготовить, например, какое-то количество чеков, выписанных на основании иностранных переводов, которые были им заверены. Я это для него сделаю. Он может сообщить, что высылает заполненные бланки, чеки, выписанные «на предъявителя», — практика, нередкая в наше время чрезмерных налогов. Курьер от него может прибыть с письмом в часы самой лихорадочной работы, и моя секретарша — уважаемый, пользующийся многолетним доверием сотрудник — может просто принести бланки мне на подпись и письмо для пометки.
— Без сомнения, — перебил его Борн, — вместе со многими другими бумагами, которые вы должны подписать.
— Совершенно верно. Потом я позвоню, вероятно, проследив, как курьер ушел со своим портфелем.
— Не придет ли вам, случайно, на память название какой-нибудь юридической фирмы в Париже? Или же имя какого-нибудь известного вам юриста?
— Признаюсь, одного я как раз припоминаю.
— Сколько он будет стоить?
— Десять тысяч франков.
— Это дорого.
— Отнюдь нет. Он был судьей, уважаемый человек.
— А как насчет вас? Давайте уточним.
— Как я сказал, я человек разумный, и решать вам. Поскольку вы упомянули пятизначное число, давайте основываться на ваших словах. Пятизначная цифра, начинающаяся с пятерки. Пятьдесят тысяч франков.
— Это неслыханно!
— Равно как и то, что вы сделали, мсье Борн.
— Une fiche confidentielle, — произнесла Мари, сидя в кресле у окна, за которым предвечернее солнце отражалось от вычурных домов бульвара Монпарнас. — Значит, вот какой прием они использовали.
— Я могу произвести на тебя впечатление: я знаю, с каких времен им пользуются. — Джейсон налил воды и подошел со стаканом к постели. Он сел напротив нее. — Хочешь послушать?
— Да нет, — ответила она, озабоченно глядя за окно. — Я прекрасно знаю, с каких времен и что это значит. Это настоящий удар.
— Почему? Я думал, ты ожидала чего-то в этом роде.
— В результатах — да, но не в механике. Карта — это архаическое нарушение закона, к которому прибегают лишь частные банки на континенте. Американские, канадские и английские законы ее запрещают.
Борн вспомнил слова д’Амакура и повторил их:
— Это исходит из мощных учреждений — так он сказал.
— Он был прав. — Мари посмотрела на него. — Разве ты не видишь? Я знала, что твой счет как-то отмечен. Я полагала, что кого-то подкупили, чтобы он поставлял информацию. Тут нет ничего необычного: банкиры не числятся в первых рядах кандидатов в святые. Но здесь другое. Этот счет в Цюрихе был заведен — с самого начала — с картой как частью всей операции. Предположительно, с твоего ведома.
— «Тредстоун-71», — сказал Джейсон.
— Да. Владельцы банка должны были действовать заодно с «Тредстоун». А принимая во внимание широту твоих полномочий, возможно, что ты был осведомлен об их действиях.
— Но кто-то был подкуплен. Кёниг. Он заменил один телефонный номер на другой.
— Ему хорошо заплатили, можешь мне поверить. Он мог бы получить десять лет отсидки в швейцарской тюрьме.
— Десять лет? Не слабо.
— Таковы швейцарские законы. Ему, должно быть, заплатили небольшое состояние.
— Карлос, — произнес Борн, — Карлос… Почему? Какое я имею к нему отношение? Вот что я хотел бы знать. Я все время повторяю это имя! И ничего не понимаю, ничего. Просто… не знаю. Ничего.
— Но ты что-то хотел сказать. Что, Джейсон? О чем ты думаешь?
— Я не думаю… Я не знаю.
— Значит, что-то чувствуешь. Что?
— Не знаю. Может быть, страх… Злость, раздражение. Не знаю.
— Сосредоточься.
— Проклятье, думаешь, я не делаю этого? Не делал раньше? Ты хоть представляешь себе, что это такое? — Борн остановился, досадуя на себя за вспышку. — Прости.
— Не за что. Тут есть какие-то намеки, улики, которые ты должен отыскать — мы должны. Твой друг доктор на Пор-Нуаре был прав: у тебя в памяти одни образы вызываются другими. Ты сам говорил: упаковка спичек, какое-нибудь лицо, фасад ресторана. Так было. А теперь это имя, имя, которого ты избегал, пока рассказывал мне все, что с тобой приключилось за последние пять месяцев, все до мельчайших деталей. Но Карлоса ты ни разу не упомянул. Должен был бы, но не упомянул. Это имя что-то для тебя значит, понимаешь? Оно что-то будит в тебе, и это что-то рвется наружу.
— Я знаю. — Джейсон отхлебнул из стакана.
— Дорогой, на бульваре Сен-Жермен есть знаменитый книжный магазин, его владелец помешан на журналах. У него целый этаж завален старыми изданиями, их там груды. Он даже завел каталог, систематизирует статьи по темам, как в библиотеке. Я хочу выяснить, значится ли Карлос в его картотеке. А ты?
У Борна закололо в груди. Боль не имела никакого отношения к ранам. Это был страх. Она это увидела и поняла, он же чувствовал и не мог понять.
— Есть подшивки старых газет в Сорбонне, — сказал он, — одна из них на какое-то время вознесла меня на седьмое небо. Пока я не подумал как следует.
— Была обнаружена ложь. Это очень важно.
— Но теперь-то мы не ложь ищем?
— Нет, мы ищем правду. И ты ее не бойся, родной. Я не боюсь.
Джейсон поднялся.
