— Просто скажи почему, и все.
Борн посмотрел на нее, потом снова повернулся к окну.
— Потому что я боюсь. Кто-то солгал, и я был ему за это неописуемо благодарен. Но допустим, больше в этом деле никакого вранья нет, допустим, все остальное — правда. Тогда что мне делать?
— Значит ли это, что ты не хочешь ничего знать?
— Не в этом дело. — Он прислонился к окну, снова устремив взгляд на огни внизу. — Постарайся понять. Мне надо узнать кое-что… чтобы принять решение, но, может быть, узнать не все. Какая-то часть меня должна иметь возможность отдалиться, исчезнуть. Я должен быть способен сказать себе: что было, того больше нет… и не исключено, что этого вовсе не было, раз я ничего не помню. Того, чего человек не помнит, не существовало… для него. — Он вновь обернулся к ней. — Я стараюсь тебе объяснить, что так, может быть, лучше.
— Тебе нужны свидетельства, но не доказательства — это ты хочешь сказать?
— Мне нужны стрелки, указывающие направление, чтобы понять — бежать или не бежать.
— Бежать —
— Найдем стрелки, будет и это. Ты сама знаешь.
— Тогда давай их искать, — ответила она.
— Будь осторожна. Может быть, ты не сумеешь жить с тем, что там откроется. Я не шучу.
— Я сумею жить
— Ты собираешься сказать Питеру, что ты в Париже?
— Он в любом случае узнает это от оператора на линии, но установить, что звонят именно из этой гостиницы, невозможно. И не беспокойся. Я обставлю все как «домашнее» дело, даже как случайность. Приехала в Париж на несколько дней, потому что мои родственники в Лионе слишком мне наскучили. Он поверит.
— Он знаком с кем-нибудь в здешнем посольстве?
— Питер ставит себе целью заводить знакомства повсюду. Это одна из его полезных, хоть и не слишком привлекательных черт.
— Значит, скорее всего знаком. Пообедаем после того, как ты позвонишь ему. Думаю, мы оба могли бы чего-нибудь выпить.
— Пойдем мимо банка по улице Мадлен. Я хочу там кое-что посмотреть.
— Что ты увидишь ночью?
— Телефонную будку. Надеюсь, она окажется где-нибудь поблизости.
Будка оказалась поблизости. Наискосок через улицу против входа.
На улице Мадлен высокий блондин в черепаховых очках взглянул на свои часы. Тротуары были забиты до отказа, машины запрудили мостовые, как почти везде в Париже. Блондин вошел в телефонную будку и взял трубку, которая висела не на рычаге, а на проводе, завязанном узлом. Деликатный знак возможному следующему клиенту, что телефон не работает, так было больше надежды, что будку не займут. Сработало.
Он еще раз взглянул на часы: отсчет времени начался. Мари была в банке. Она позвонит с минуты на минуту. Он вынул из кармана несколько монеток, положил их на полочку и, прислонившись к стеклянной панели, посмотрел на банк через улицу. Облако пригасило солнечный свет, и блондин увидел свое отражение в стекле. Он остался им доволен, вспомнив удивление парикмахера на Монпарнасе, который поместил его в зашторенную кабинку, чтобы превратить в блондина. Облако ушло, солнце вернулось, и зазвонил телефон.
— Это ты? — спросила Мари Сен-Жак.
— Я, — ответил Борн.
— Узнай имя и местоположение кабинета. Усиль акцент. Искази несколько слов, чтобы он понял, что ты американец. Скажи, что не привык к парижским телефонам. Дальше делай все по порядку. Перезвоню ровно через пять минут.
— Часы пущены.
— Что?
— Ничего, я хотел сказать — поехали.
— Отлично. Часы пущены. Желаю удачи.
— Спасибо.
Джейсон нажал на рычаг, отпустил и набрал номер, который знал наизусть.
— La Banque de Valois. Bonjour.[40]
— Мне нужна помощь, — сказал Борн и продолжал примерно так, как научила его Мари. — Я недавно перевел значительные фонды из Швейцарии через курьера-инкассатора. Я хотел бы знать, получены ли они.
— Это в нашем отделе иностранных служб, сэр. Я вас соединю.
Щелчок, затем другой женский голос:
— Иностранные службы.
Джейсон повторил свою просьбу.
— Могу ли я узнать ваше имя?
— Прежде чем назвать его, я хотел бы переговорить со служащим банка.
На том конце помолчали.
— Хорошо, сэр, я соединю вас с кабинетом вице-президента д’Амакура.
Секретарша д’Амакура оказалась менее сговорчивой. Как и предсказывала Мари, банковский процесс проверок набирал силу. И Борн еще раз воспользовался ее наставлениями:
— Речь идет о переводе из Цюриха, из «Гемайншафтбанка» на Банхофштрассе, о сумме, выраженной семизначной цифрой. Будьте любезны, мсье д’Амакура, у меня очень мало времени.
Тут уже секретарша не могла дальше оттягивать разговор. Послышался голос озадаченного первого вице-президента:
— Чем могу быть полезен?
— Вы д’Амакур? — спросил Джейсон.
— Да, я Антуан д’Амакур. Позвольте узнать, с кем я говорю?
— Понятно. Мне должны были бы назвать ваше имя в Цюрихе. В следующий раз я непременно не премину это выяснить, — сказал Борн, нарочно повторяясь и утрируя американский акцент.
— Прошу прощения, мсье, быть может, вам будет удобнее говорить по-английски?
— Да, — ответил Джейсон, переходя на английский, — я замучился с этим проклятым телефоном. — Он взглянул на часы: оставалось меньше двух минут. — Меня зовут Борн, Джейсон Борн. Восемь дней назад я перевел четыре с половиной миллиона франков из «Гемайншафтбанка» в Цюрихе. Меня заверили, что трансакция будет конфиденциальной.
— Все трансакции конфиденциальны, сэр.
— Превосходно. Я хотел бы знать, все ли получено.
— Должен вам сказать, — продолжал банковский чиновник, — что конфиденциальность исключает полное подтверждение подобных трансакций по телефону неизвестным лицам.
Мари была права, Джейсон начинал понимать, что она задумала.
— Я на это надеюсь, но, как я уже сказал вашему секретарю, я тороплюсь. Я отбываю из Парижа через пару часов, и мне надо привести в порядок все дела.
— Тогда я бы предложил вам прийти в банк.
— Это я знаю, — сказал Борн, довольный тем, что разговор шел точно в том направлении, какое предвидела Мари. — Просто я хотел бы, чтобы все было готово, когда я приду. Где ваш кабинет?
— На первом этаже, сэр, в глубине напротив входа, средняя дверь. Там приемная.
— И я буду иметь дело только с вами, не так ли?
— Если вам угодно, хотя любой служащий…
