— Простите?

— Вы доктор?..

— Сен-Жак. — Она произнесла фамилию по-французски. — А вы человек из лифта.

— Простите, я не узнал вас, — ответил Борн. — Мне сказали, вы знаете, где выступает Бертинелли.

— Это написано в объявлении. Комната номер семь.

— Боюсь, я не знаю, где это. Не могли бы вы мне показать? Я опоздал, а мне надо записать его выступление.

— Бертинелли? Зачем? Вы что, из марксистской газеты? — изумилась она.

— Нет, из нейтрального фонда, — сказал Борн, удивляясь, откуда он это берет. — Я выполняю заказ нескольких человек, которые, правда, не считают, что Бертинелли стоит того.

— Может и нет, но послушать следует. В том, что он говорит, есть несколько жестоких истин.

— Может, составите мне компанию?

— Вряд ли. Я покажу вам комнату, но мне нужно позвонить. — Она захлопнула сумочку.

— Пожалуйста. Скорее!

— Что? — Она взглянула на него отнюдь не приветливо.

— Простите, но я очень тороплюсь. — Он взглянул вправо: двое убийц были не дальше чем в двадцати шагах.

— Вы к тому же грубы, — холодно заметила женщина.

— Пожалуйста! — Он едва удержался, чтобы не подтолкнуть ее вперед, прочь от движущейся ловушки, которая вот-вот захлопнется.

— Сюда. — Она направилась к широкому коридору из холла в глубь здания. Людей здесь было меньше. Они вошли в некий обитый темно-красным бархатом туннель. По обе стороны двери и светящиеся таблички над ними: «Конференц-зал № 1», «Конференц-зал № 2». В конце коридора Борн увидел двустворчатые двери, золотые буквы справа уведомляли, что это «Аудитория № 7».

— Пришли, — сказала Мари Сен-Жак. — Будьте осторожны: Бертинелли читает в темноте, демонстрируя слайды.

— Как в кино, — сострил Борн, оглядываясь на конец коридора. Конечно, он был там. Человек в черном плаще и очках в золотой оправе, извинившись, протискивался мимо оживленной троицы в холле. Он уже входил в коридор, его напарник не отставал.

— …огромная разница. Он сидит у подиума и вещает. — Она договорила и собиралась отойти.

— Что вы сказали? Подиум?

— Ну, возвышение. Обычно для экспонатов.

— Их нужно внести, — сказал он.

— Что?

— Экспонаты. Там есть выход? Другая дверь?

— Понятия не имею, и мне в самом деле нужно позвонить. Желаю вам насладиться лекцией professore. — Она повернулась.

Он бросил чемодан и схватил ее за руку. Она сверкнула на него глазами:

— Отпустите меня сейчас же.

— Я не хочу пугать вас, но, поверьте, у меня нет другого выхода, — прошептал Борн. Глаза его следили поверх ее головы за коридором. Убийцы замедлили шаг, уверенные, что ловушка вот-вот захлопнется. — Вам придется пойти со мной!

— Это смешно!

Борн стиснул ее руку, толкая перед собой. Затем вытащил пистолет, стараясь, чтобы убийцы его не увидели.

— Я не хочу стрелять. Не хочу причинять вам вред, но сделаю и то и другое, если меня вынудят.

— Господи…

— Тихо. Слушайтесь меня, и все обойдется. Мне нужно выбраться из этого чертова отеля, и вы мне поможете. Как только буду в безопасности, сразу же вас отпущу. Но не раньше. И без глупостей! Вперед.

— Вы не смеете…

— Смею! — Дуло пистолета уперлось ей в бок. Ужас заставил ее замолчать, подчиниться.

Борн встал слева, его пальцы все еще стискивали ее руку, пистолет, прижатый к груди, был нацелен на нее. Она не сводила глаз с оружия, дыхание у нее сбилось, рот приоткрылся. Борн отворил дверь и подтолкнул заложницу вперед.

— Schnell![13] — услышал он из коридора.

Они оказались в темноте, но ненадолго. Луч яркого света из проектора прорезал темноту аудитории, осветив головы слушателей. В противоположном конце зала на экране высветился график: координатная сетка размечена цифрами, жирная черная линия, начинаясь у левого края, изломами тянулась к правой границе сетки. Комментировал голос с сильным акцентом, усугубленным громкоговорителем:

— Таким образом, когда в 1970–71 годах данные промышленные лидеры ввели определенные самоограничения — повторяю, самоограничения — в области производства, экономический спад был куда менее резким, чем — двенадцатый слайд, пожалуйста, — при так называемом патерналистском регулировании рынка правительственными интервенционистами. Следующий слайд, пожалуйста.

Аудитория погрузилась во мрак. В проекторе что-то заело, новая вспышка света никак не желала сменить предыдущую.

— Двенадцатый слайд, пожалуйста!

Джейсон подтолкнул женщину вперед, мимо фигур, стоящих у задней стены, за последним рядом стульев. Окинул взглядом лекционный зал, стараясь определить его размеры и отыскать спасительную надпись над выходом. Вот она! Тусклое красноватое свечение над кафедрой, позади экрана. Других выходов из зала нет. Остается пробираться туда. За подиум, за экран.

— Marie, par ici![14] — послышался шепот из последнего ряда.

— Non, cherie. Reste avec moi, — это предложение исходило от темной фигуры человека, стоявшего прямо перед Мари Сен-Жак. Разглядев ее, он шагнул от стены. — On nous a separe. Il n’y a plus de chaises.[15]

Джейсон вжал дуло пистолета ей под ребра, намерения его не оставляли сомнений.

— Пожалуйста, позвольте нам пройти, — не дыша прошептала она, и Джейсон поблагодарил Бога, что в темноте молодые люди не могли разглядеть ее лица. — Пожалуйста, пропустите!

— Это что, и есть твоя телеграмма, Мари?

— Старый друг, — прошептал Борн.

Перекрывая нарастающий гул в аудитории, оратор крикнул:

— Я прошу поставить двенадцатый слайд! Per favore![16]

Джейсон оглянулся на дверь. Правая створка отворилась, очки в золотой оправе блеснули в тусклом свете коридора. Подтолкнул Мари вперед, оттесняя к стене ее изумленного знакомого, шепча извинения:

— Простите, но мы очень спешим!

— Да вы грубиян!

— Знаю.

Наконец луч света вырвался из проектора, дрожа под рукой нервничающего оператора. Новая диаграмма появилась на экране, когда Джейсон и Мари были уже у противоположной стены, возле узкого прохода, который через весь зал вел к сцене. Джейсон толкнул Мари в угол, навалившись на нее всем телом.

— Я закричу, — прошептала она.

— А я выстрелю.

Оба убийцы уже были в зале; стоя у стены, они вертели головами, как встревоженные грызуны, оглядывая зал в поисках своей жертвы.

Голос лектора возвысился, зазвенев, как надтреснутый колокол, в короткой, но пламенной речи: