[т. е. ЦКБФ. —
1. В Рижский залив мы идём лишь до окончания навигации 1917 года, но не на зимнюю стоянку.
2. Всех больных нашей команды, находящихся в продолжительных отпусках на поправке здоровья, исключить из списков состава команды и срочно заменить здоровыми.
3. Немедленно произвести медицинский осмотр всей славской команде и всех признанных неспособными нести корабельную службу также заменить здоровыми.
4. Немедленно пополнить боевой комплект команды.
5. Отпуск остаётся на усмотрение команды и требуем для проезда белые бланки литера А.
6. А также требуем, чтобы жалованием месячным и всем нужным довольствием, которым пользуются наши товарищи от Гельсингфорского порта, не были бы и мы умалены, а должны получать по курсу 266 марок за 100 рублей и платить финскими марками.
7. Просим по мере возможности доставлять пресную воду для питания котлов». [259]
На эту резолюцию последовал ответ командующего флотом контр-адмирала Д. Н. Вердеревского, не лишённый грустной иронии в отношении боевого корабля, который, покапризничав, в конце концов всё же согласился выполнить боевой приказ: «Командиру „Славы“. Передайте команде благодарность за сознательное отношение к долгу. Зимовка не предполагается. Приготовиться к походу к 1 июля». Однако Гельсингфорский рейд удалось покинуть лишь 12 июля. Сопровождаемая «Андреем Первозванным» и «Республикой» (командование, видимо, под благовидным предлогом стремилось рассовать проблемные корабли по отдалённым стоянкам), «Слава» перешла в Лапвик. В ночь на 24 августа линкор перешёл к Вормсу и 26 августа, пройдя «под тремя буксирами» Моонзундским каналом, прибыл, наконец, в Куйваст.
Здесь уже находился старший собрат «Славы» — «Гражданин» (бывший «Цесаревич»), крейсера «Баян», «Адмирал Макаров» и «Диана», 21 эсминец IV, V, VI, XI,XII и XIII дивизионов, 3 канонерские лодки, минные и сетевые заградители, сторожевики, подлодки и транспорта — многочисленная, но, увы, совершенно лишённая хотя бы нескольких линкоров с дальнобойной артиллерий группировка. Командовал Морскими силами Рижского залива вице-адмирал М. К. Бахирев, боевой флагман, в 1914–1915 гг. командовавший на Балтике бригадой крейсеров, а с января 1915-го по май 1917-го — бригадой дредноутов.
3 сентября судовой комитет «Славы», как и повсюду тогда на флоте, собирал подписку со своих офицеров об их осуждении выступления генерала Л. Г. Корнилова («корниловского мятежа») и обещании быть верными революции. Изо всех офицеров линкора подвергнуться этой процедуре отказался старший инженер-механик корабля капитан 2 ранга Л. Ф. Джелепов. За это он подвергся аресту командой, но на следующий день М. К. Бахиреву удалось отправить его на эсминце «Моксвитянин» в штаб флота и этим, возможно, спасти от самосуда.
В течение сентября «Слава» совершала периодические переходы из Куйваста в Аренсбург и обратно. С приходом линкора командование МСРЗ с тревогой начало отмечать падение дисциплины на боевых, остававшихся здесь прежде кораблях. По свидетельству начальника Морских сил М. К. Бахирева, «главнейшей заботой „Славы“ по приходе её на Куйвастский рейд были постоянные запросы о глубине в Моонзундском канале», а «падение дисциплины и вообще ухудшение отношений между офицерами и командами усилилось с присоединением к морским силам Рижского залива „Славы“ и „Хивинца“. Дело дошло до того, что командир „Славы“ В. Г. Антонов незадолго до боя 4 октября 1917 г. докладывал вицеадмиралу Бахиреву, что „он вообще в своей команде не уверен и что во время какой-либо операции возможен случай, что команда решит не идти в назначенное место и что в случае неисполнения её желания перевяжет его и офицеров“. [260]
На „Славе“ обосновался объединённый матросский комитет Морских сил залива, а председатель судового комитета линкора — большевик Н. Н. Зуев — был назначен Центробалтом также и уполномоченным комиссаром ЦКБФ. Весь бой 4 октября он совместно с ещё одним членом матросского комитета провёл в боевой рубке и на мостике корабля. Предпосылки подобного присутствия следуют из объяснения самого Н. Н. Зуева, вспоминавшего, что капитан 1 ранга В. Г. Антонов „заявил матросам, что он желает работать в полном контакте с судовым комитетом, и предложил выделить от комитета двух представителей для участия в оперативных распоряжениях командира“. Смысл подобного „участия“ ничем иным, кроме как боязнью бунта команды линкора в решительный момент сражения с противником, объяснить не представляется возможным.
Опасения командира линкора понятны. По свидетельству М. К. Бахирева, „командир „Славы“, в политическом отношении самого беспокойного корабля, капитан 1 ранга Антонов за стоянку в Моонзунде изнервничался, часто прихварывал; по моему докладу командующему флотом и по совместному обсуждению с ним всё, таки решено было не менять его, так как трудно было найти охотника командовать „Славой“, да и команда корабля не всякого командира приняла бы“. [261] Своему флагману вторит в мемуарах С. Н. Тимирёв, в ту пору командир крейсера „Баян“, на мостике которого он вместе с М. К. Бахиревым находился в бою 4 октября: „…в особенности на „Славе“… власть всецело принадлежала комитетам, в руках которых командир и офицеры являлись простыми пешками“. [262]
Описание рутины недолгого второго похода линкора в Рижский залив не займёт много места. Середина сентября застала линкор на якоре у о. Шильдау. 15-го с транспорта „Аргунь“ прибыло 6 комендоров. На следующий день, в субботу, команда занималась приборкой корабля, мылась в бане, „починялась“ (т. е. ремонтировала носильные вещи). В 3 часа пополудни из правой кормовой 6-дм башни сделали три выстрела ныряющими снарядами „для ознакомления команды“. 17-го „по случаю воскресных дней занятия и работы не велись“, лишь утром провели короткую приборку. Режим дня установился необременительный — побудка в 7.00, раздача коек в 20.00. Через день по 2–3 часа матросы митинговали в церковной палубе „на собраниях команды“. Время от времени „подкрашивали отдельными местами корпус и надстройки“, раз в 2–3 дня производили „противоаэропланные тревоги“.
Во вторник 19 сентября от 9.00 до 9.45 провели общее артиллерийское учение расчётов кормовых 6- дм башен и обучали их заряжанию на станке. С 10 до 10.15 провели учение у противоаэропланных пушек. На следующий день с 9.00 до 9.30 команда разводилась „на мелкие судовые работы“, с 14.00 до 17.00 — „на мелкие работы в провизионных кладовых“. Подобные краткие записи в вахтенном журнале (уместнее было бы сказать — пометки), сделанные старшим офицером корабля Л. М. Галлером, достаточно красноречиво иллюстрируют „всю революционность“ ситуации на борту линкора, которая, согласно определению классика, тогда на время спрятавшегося под Петроградом в местечке Разлив, формулируется как „верхи не могут, а низы не хотят“.
21-го с 8 до 9.30 утра грузили провизию (500 пудов муки и 100 пудов сахару), с 9.45 до 10.30 прибирали корабль, с 2 до 5 пополудни „команда починялась“. На следующий день — с утра двухчасовая приборка, затем приёмка 150 т воды. В воскресенье 24-го с 10.50 до 11.20 провели богослужение, с 11.35 — часовая „противоаэропланная тревога“. Работ по случаю воскресенья не производили. 26-го, во вторник, работ „по случаю праздничного дня“ (?) не производилось. Из записей за 27-е — 20 минут „противоаэропланной тревоги“ утром и с 9 до 9.45 общее артиллерийское учение. Следующий день был оживлён погрузкой угля. В течение 5 часов (с 8 утра до 12 дня и с часа до двух пополудни) приняли с транспорта „Глаголь“ 309 т кардифа. Грузили 419 человек „из 3 люков транспорта носовой судовой стрелой и двумя стрелами транспорта“. После погрузки прибирали корабль. Таким выдался последний спокойный
