— А ты, — продолжал священник, уводя спор с опасного пути, — даже не веришь в это родство. Я вот люблю её, беднягу, и жалею, как самого себя. Скажи, Эндрью, неужели ты их не полюбил? Неужели у тебя не разрывается сердце, когда она на тебя жалобно и доверчиво смотрит?

— Нет, — отвечал Макдьюи. — Я хоть и собачий, но доктор. Если у врача будет разрываться сердце из-за каждого пациента или родственника, он долго не протянет. Не намерен расходовать чувства на этих тунеядцев.

Преподобный Энгус Педди пошёл на него с другого фланга.

— Неужели ты не мог, — спросил он, — помочь собачке Лагган? Зачем ты её усыпил?

Макдьюи стал красным, как его борода, а глаза его потемнели.

— Что, вдова жаловалась? — сказал он.

— А если бы и жаловалась? Нет, она ничего не говорила, только мучилась. Я видел её глаза, когда она шла к дверям. Теперь она одна на всём свете.

— Да всё равно она осталась бы одна недели через три, ну, через месяц, от силы — через год. И вообще, я достану ей собаку. Меня вечно просят пристроить щенка.

— Ей эта собака нужна, — сказал священник. — Она её любит, они — семья, как вот мы с Цесси. Разве ты не видишь, что с любовью легче прожить тут, на земле?

Макдьюи снова не ответил. Он любил свою жену, и её у него отняли. Любовь — опасная ловушка, без любви куда спокойней. Да, но он и сейчас любит Мэри Руа. Проще быть бревном или камнем и ничего не чувствовать.

— …Непременно должен быть ключ, — говорил Энгус.

— Какой ключ?

— Наверно, любовь и есть ключ к нашим отношениям с четвероногими, пернатыми и чешуйчатыми тварями, которые живут вокруг нас.

— Ах, брось! — фыркнул Макдьюи. — Все мы запущены в огромную нелепую систему. Мы встали на ноги, а они нет. Тем хуже для них.

Священник посмотрел на врача сквозь очки.

— Смотри-ка, Эндрью! Я и не знал, что ты так продвинулся. Значит, мы кем-то запущены… Кем же, интересно? Ты ведь не так старомоден, чтобы верить в безличную силу.

— Ты, конечно, скажешь, что Богом!

— А кем же ещё?

— Антибогом. Очень уж плохо система работает. Я бы и то лучше управился.

Макдьюи подошёл к полке и взял скляночку. Мопс принял лекарство, громко рыгнул и встал на задние лапы. Люди посмотрели друг на друга и засмеялись.

Я сторожила мышиную норку, когда Мэри Руа пришла за мной и потащила на пристань, встречать пароход из Глазго. Уходить мне не хотелось, я долго прождала мышей и чувствовала, что они вот-вот появятся.

Норка была важная, у самой кладовой. Мышиная служба — наш долг, и я всегда выполняла его неукоснительно, сколько бы времени и сил ни уходило у меня на то, чтобы Мэри Руа лучше и счастливей жилось.

Люди постоянно забывают, что мы работаем, а без работы портимся. Им, видите ли, надо делать из нас игрушки.

Даже когда мы приносим им мышь, чтобы тактично напомнить о своей профессии, они, по глупости и гордыне, считают её подарком, а не оправданием нашего у них житья.

Вы, наверное, думаете, что сидеть у норки легко. Что ж, посидите сами. Станьте на четвереньки и не двигайтесь час за часом, глядя в одну точку и притворяясь, что вас нет. Мы — не собаки, чтобы понюхать и уйти. Мы звери серьёзные, и у меня, к примеру, на работу уходит очень много времени, особенно если норок несколько и есть основания полагать, что у них — два выхода.

Заметьте, главное — не в том, чтобы мышь поймать. Мышь всякий поймает. Главное — выкурить её из дому. Мы ведём с ними войну нервов, а для неё нужны время, терпение и ум. Ума и терпения у меня хватает, но времени было бы побольше, если бы от меня не ждали много другого. Да, работа у нас нелёгкая…

Вот для примера: садиться у норы надо в разное время суток. Мышь — не дура и быстро запомнит, когда вы приходите. Значит, надо сбить её с толку. Выбрать же время вам поможет кошачье чутьё. Вы просто узнаёте, что пора идти, это накатит на вас, как в мечтании, и вы пойдёте к норке.

Придёте, принюхаетесь, сядете и станете смотреть. Если мышь у себя, она не выйдет, а если вышла — не войдёт. И то, и это ей плохо. А вы сидите и смотрите. Попривыкнув, вы сможете думать, размышлять, вспоминать свою жизнь или жизнь далёких предков и, наконец, гадать, что будет на ужин.

Потом закройте глаза и притворяйтесь, что заснули. Это — самое трудное, так как теперь вам остаются только уши и усики. Именно тут мышь попытается мимо вас проскользнуть. А вы откроете ОДИН глаз.

Поверьте, на мышь это действует ужасно. Не знаю, в чём тут дело — может, она пугается, что вы умеете одним глазом спать, а другим смотреть. Сделайте так несколько раз, и у неё будет нервный срыв. Семья её тоже разволнуется, они побеседуют и решат покинуть дом.

Так решают мышиный вопрос ответственные кошки и коты. Сами видите, тут нужен навык, ум, а главное — время. Я держала дом в большом порядке, хотя мне приходилось, кроме того, обнюхивать все комнаты и вещи, часто мыться, беседовать с соседками и смотреть за Мэри Руа. И никакой благодарности. Миссис Маккензи причитала: «Ах ты лентяйка, лентяйка! Мыши опять побывали в кладовой! Что, не можешь мышку поймать?» По-видимому, это юмор, но я и ухом не вела.

Итак, сидела я у норки, когда этот Хьюги пришёл, посвистывая, к нам, и хозяйка моя, в голубых носках и голубом передничке, взяла меня и потащила через весь город на набережную. Я ещё никогда не встречала парохода.

Хьюги — сын нашего лерда[1]. Ему лет десять, но на вид он старше, очень уж высок. Живёт он в поместье, недалеко от нас, и очень дружит с Мэри Руа.

Не знаю, как вы, а я мальчишек не люблю. Они плохо моются, шумят, никого не жалеют. Но Хьюги не такой. Он и вежлив со мной, и ничем не пахнет.

С Мэри он часто гуляет, а мало кто из мальчишек станет гулять с девочкой. У Хьюги, как и у нас, нет ни братьев, ни сестёр. Он часто заходит к нам, и мы втроём играем. Он, по-видимому, достаточно меня ценит. Оно и понятно — голубая кровь…

После лаванды я больше всего люблю запах моря: лодок, канатов, ящиков, а главное — дивный запах рыбы, крабов и зелёных водорослей. Особенно хорошо пахнет море с утра, когда солнце ещё не разогнало туман и всё пропитано влагой, покрыто росой и солью.

Итак, мы пошли с Хьюги и Мэри на приморскую площадь, где стоит Роб Рой. Я обрадовалась, там было много интересного, только пароход вдруг так взвыл, что я шлёпнулась с плеча Мэри Руа и ударилась.

Вы спросите, почему же я не упала на все четыре лапки. Не успела, слишком внезапно он взвыл. Я на него глядела, он мне понравился, откуда я могла знать, что он загудит? Пыхтел он так спокойно, двигался чуть-чуть назад, потом вперёд, люди на нём что-то восклицали, и вдруг — пожалуйста.

Я бы могла и не упасть, но тогда бы пришлось вцепиться Мэри Руа в шею. Так что я оглянуться не успела, как очутилась на земле.

Мэри Руа подняла меня, погладила, и Хьюги погладил, но сказал смеясь:

— Её гудок перепугал. Привыкай, Томасина, тебе придется много плавать!

Кажется, они с Мэри Руа собирались отправиться в кругосветное путешествие на яхте, а она сказала, что без меня не поедет.

Мэри стала меня успокаивать, обнимала, и второй гудок меня уже не испугал. Я смотрела, как несут