кота:

— А это Микки. Его выбросили на улицу маленьким котёнком. Он и не знает, что такое семья. Зато город знает лучше всех.

Огромный тигровый кот с квадратной головой слегка поклонился.

— Верно, верно, — сказал он. — Спроси меня что хочешь, я отвечу. Но вот в Глазго я не бывал и за борт не падал, чего нет, того нет.

Какой она молодец, подумал Питер, знает, что кому сказать, чем кого обрадовать.

— Вот Негритяночка. — Дженни подвела его к худой чёрной кошке. — Красивая, правда? Ни одного белого пятнышка, ну ни волоска. Это редко бывает. Её хозяйка, вдова, держала табачную лавочку на Эджвэр-роуд, а потом умерла, и вот уже восемь лет Негритяночка одна. Тяжело ей пришлось…

Негритяночка высунула розовый язык и быстро лизнула себя раз-другой. Она была так польщена участием, что и не знала, встать ей или лечь.

— А вот он, — представила Дженни пышноусого кота, похожего на деда-мороза, — жил в лавке у мясника, и у портного, и в гостинице, и в семье, но мясник и портной разорились, гостиница сгорела, дом развалился. Сам знаешь, как суеверны люди, особенно с нами, с кошками. Пошли слухи, и никто, ну никто его не берет, сколько бы мышей он ни словил!

— А вот она, — продолжала Дженни, подходя к небольшой серой кошке, — круглая сирота. Никто не знает, чья она дочь, её бросили ещё слепой. Не пойму, как она выжила. Родилась она в деревне, попала там в капкан, сама добралась до Лондона. Вот это мужество…

Кошка повалилась на бок и стала яростно мыться. Питер увидел, что на левой задней лапке пальцев у неё нет. Но Дженни не дала ему долго об этом думать.

— А это сёстры Пуцци и Муцци. Их привезли из Вены. Хозяева уехали обратно, никто их не взял. И как они тут прижились, ума не приложу…

Сестры скромно замурлыкали.

Таким образом Питер перезнакомился со всеми, в том числе с полуперсидским домашним котом, который иногда убегал сюда проветриться; и с другим котом, весьма благодушным, который жил у холостяка, пока тот не женился.

Кошки были просто очарованы его подругой, и уступили им самое уютное местечко. Еды было вдоволь, каждый чего-нибудь принёс; и все всем делились. Микки раздобыл кость, кот-шахтер Эндрьюз — довольно свежую мышь, Дед Мороз — рыбью голову, а сёстры извлекли из ближней помойки скорлупу от омара.

После ужина все умылись, а потом одни улеглись, другие вышли на ночной промысел. Пробило одиннадцать, и Питер загрустил, зная, что Дженни сейчас уйдёт. Чтобы не томиться слишком долго, он сам сказал ей:

— Дженни, тебе пора к своим!

Она не ответила, только подняла голову, и он увидел в лунном свете её ярко-белую манишку и блестящие глаза. Так сидели они, потом она проговорила:

— Питер, я останусь с тобой, если ты не возражаешь…

Ещё бы он возражал! Однако он был и мальчиком, и ему стало жалко Бетси.

— А как же твоя хозяйка? — спросил он. — Неужели кому-то из нас непременно надо страдать?

Глаза у Дженни заблестели еще ярче, она отвернулась, умылась и тихо сказала:

— Бетси уже не девочка, Питер, она обойдётся и без меня. Ей скоро пятнадцать лет. Люди тоже меняются… Она немного поплачет и забудет, у неё есть другие развлечения… А главное, ей важно, что я вернулась… что не считаю её предательницей. Да, — повторила она, и Питера снова испугала её мудрость, — больше всего она боялась, что я ей не верю. Так и было, пока не явился ты и не показал мне, какие вы, люди… — Дженни потянулась как следует, выгнула дугой спинку и заключила свою речь: — Ладно, хватит об этом. Мы с тобой вместе, вот и всё.

Питер только вздохнул от счастья. Они легли рядом, свернулись клубком и крепко заснули.

Наутро погода была хорошая, Питер проснулся и увидел, что Дженни лежит, свернувшись в меховой шарик, прикрывая лапой глаза от яркого солнца, и тихо посвистывает во сне. Почти все кошки ушли по своим делам, и Питер тоже решил пойти на промысел, чтобы Дженни, проснувшись, обнаружила что-нибудь вкусное.

Ступая помягче, он прошёл мимо Пуцци и Муцци, вежливо поздоровался с ними и выскользнул на площадь в то самое время, когда начали бить часы.

Одновременно с последним, девятым ударом Питер услышал ни на что не похожий голос:

— Ах, я никого не жду! Откуда вы взялись? Вы такой беленький, миленький…

Он очень удивился, обернулся и увидел самую удивительную кошку из всех, какие ему встречались и в человеческой, и в кошачьей жизни. Она была маленькая, меньше Дженни, на редкость изящная и гибкая, а цветом походила на дымчатый жемчуг; нет, шкурка её отливала кремовым, скорее то был кофе, сильно разбавленный молоком. Нос у неё был чёрный, голова — кофейная, ушки — шоколадные, лапки и хвостик — чёрные, как нос. А глаза синие и несказанно прекрасные. Не фиалковые и не сапфировые, и не цвета морской волны, и не цвета небес — синее всего, что есть на свете, сама синева. Дивное видение так поразило его, что он не мог двинуться с места.

Чары сняла сама кошка — она сделала три шажка вперёд, три шажка назад, распушила хвост и проворковала:

— Ах, добрый вечер! Я знаю, сейчас утро, но мне что за дело!.. Говорю, что хочу… Ну как?

Последние слова все же были вопросом, но очарованный Питер пробормотал не к месту:

— Добрый вечер, мисс…

Кошка подпрыгнула в воздух и сказала:

— Какой смешной!.. Меня зовут Лулу, а для близких я Рыбка. Понимаешь, я очень люблю рыбу, и от меня часто пахнет треской или хеком, или чем ещё… Вот, понюхай сам… — и она подышала ему в мордочку. Рыбой и впрямь запахло, и Питеру это понравилось, быть может — потому, что он всё же стал котом.

— Меня зовут Питер, — сказал он и улыбнулся, но продолжать не смог, ибо Лулу закричала:

— Питер, Питер!.. Есть такие стихи, но я их не помню… Я и сама сочиняю… Слушай-ка!..

Взгляд у неё стал совсем такой, какой бывает у святой на витраже, и она начала:

Ах, рыбка,  рыбка,  рыбка,  рыбка,  РЫБКА!

— Понимаешь, — объяснила она, — у меня все строчки рифмуются. Это бывает очень редко. Мя-а- у! — и она кинулась куда-то, словно погналась за невидимым листиком.

Наигравшись вдоволь, она присела рядом с Питером и спросила:

— Любишь ты чай? А кофе? Я обожаю маслины! В будущий четверг была дивная погода!

Питер растерянно думал, что ответить, но она вскричала: