на книжных полках пыль — не дом, а конура;постель, в которой сплю, освободить пора.Мне надо бы уйти — не знаю, есть ли толк,однако свой уход осознаю как долг;я сочиняю роль, я сам себе суфлер,однако глух мой слух и равнодушен взор.Давно я ни друзей, ни близких не встречал,во всем — одни концы и никаких начал;я нужных слов ищу — да только все не те,мне кажется, что я подвешен в пустоте.Ни в будущее нет, ни в прошлое путей,есть вести лишь о том, что никаких вестей.Ночует мышь в норе, скворец живет в гнезде…И только человек способен жить нигде.
Я сидел в прокуренном шалмане
Я сидел в прокуренном шалмане,где стучали кружки вразнобой.Хлеба взял, почал вино в стаканеи увидел смерть перед собой.Здесь приятно позабыть о мире,но уйти отсюда должен я,ибо радость выпивки в трактирене заменит смысла бытия.Жить, замуровав себя, — жестоко,ибо кто подаст надежный знак,не известно ни числа, ни срока,давят одиночество и мрак.Радость и жестокость — что желанней?Горше и нужнее — что из них?Мера человеческих страданийпревосходит меру сил людских.Надо чашу выпить без остатка,до осадка, что лежит на дне,ибо то, что горько, с тем, что сладко,непонятно смешано во мне.Я рожден, чтоб жить на этом светеи не рваться из его оков,потому что все мы — Божьи детиот начала до конца веков.
Нашему привратнику
Образ твой приходит мне на ум,вспоминаю с теплотой всё чащетвой бессменный форменный костюми кофейник, в закутке кипящий.Засорялся душ ли, гас ли свет,кран ли протекал, полы коробил —ты умел помочь, подать совет.Старикан, твой час еще не пробил?Ты ночами на посту не дрых,об тебя ломалась вражья лапа:ты троих, а то и четверыхумудрялся спрятать от гестапо.Ты салютовал, как палачи,и штандарт над входом приспособил,а в потемках нам таскал харчи.Старикан, твой час еще не пробил?Знаю твердо — ты не спасовал,не согнулся ты от горькой чаши.Под бетонным полом твой подвалсберегает рукописи наши.Сына у тебя взяла война,а квартальный — милости сподобили торчит у твоего окна…Старикан, твой час еще не пробил?15.X.1941. Лондон
