страстям и воображению, предавшись вполне впечатлению творческой фуги, забылся, оглушил сам себя всепотрясающими, величественными звуками контрабаса и царствовал в ту минуту один в подсолнечной, не признавая живого, мыслящего и чувствующего существа, кроме себя самого и Себастиана Баха. Вот он, герой наш, воспламененный самобытностью бессмертного творения; вот как он царствует смычком своим середи окружающих его обаятельных могучих звуков! Он в таком же исступлении, как сибирский шаман, оглушивший себя криком и стуком в бубны; он неистово пожирает огромными глазами заветные полновесные точки на бумаге: туда устремлены все чувства и вся душа его - весь человек, как выражаются нынешние русские писатели наши,- а что делают в это время руки – того Христиан Христианович не знает: они, так сказать, отрешены от духа и действуют как мертвое маховое колесо, по данному им однажды направлению. Они перепилили уже струну, которая с треском лопнула и взвилась змейкой кверху и книзу, между тем как сам художник продолжает пилить по двум остальным струнам, воображая, вероятно, будто все еще внемлет тем звукам, которые видит перед собою на бумаге. Такое торжество духа над плотью, как справедливо уверяют мудрецы наши, не может быть продолжительно; неразрывная связь земли с землею ненарушима, вериги плоти неумолимы, и после восхитительного сна следует горькое пробуждение и головная боль, как с похмелья. Чем выше залетишь, тем ниже придется упасть. Аршет, как представитель животной жизни, первый опомнился, вышел из терпения и докладывает барину, что пора ему перестать бесноваться; Аршету надоел этот дикий, исступленный вид барина, к которому верный слуга не привык, а глухой рев контрабаса его смущает. За Аршетом вскоре последовал другой представитель животной жизни: верблюд наш, или пшенная толчея, хозяйка. Долго она сидела внизу, разводя и складывая поочередно руки и обращая оловянные глаза в потолок; вся избушка, выстроенная из барочного лесу, дрожала от страшной музыки неугомонного постояльца; посоветовавшись с дворником и со стряпухой,- какая бы это была такая флейта или скрыпка, что медведем ревет и от нее весь дом дрожит? – хозяйка поднялась наконец с места и отправилась на вышку узнать, не потребуется ли чего-нибудь постояльцу.

Таким образом Христинька опять уже принужден был вступить в докучливый разговор, отстаивать права постояльцев вообще и свои в особенности; но как он на этот раз немного разгорячился, а хозяйка с своей стороны также ни в чем не хотела уступить, то беседа и была гораздо шумная. Дворник и стряпуха явились в дверях на подмогу и привели контрабасиста в отчаянное положение; хозяйка требовала, чтобы он, как слишком неугомонный гость, оставил честь и место и искал бы себе другой квартиры; он же, отдав деньги за месяц вперед, объявил положительно, что выживет по крайней мере месяц свой и ни в каком случае не выберется прежде сроку. Хозяйка уставила руки в боки, глаза в потолки и принялась кричать; а Христиан, не будучи в состоянии перекричать устным голосом противников своих, прибегнул к помощи своего искусства; вооружившись терпением и турецким барабаном, Виольдамур пошел тузить по нем, не обращая никакого внимания на надседавшуюся хозяйку и двух ее адъютантов.

Сколько ни стояла хозяйка с конвоем своим, сколько ни кричала, а надобно было наконец уйти и замолчать – последнее хоть по крайней мере на столько времени, чтобы перевести дух и отдохнуть. Крайне встревоженная, спустилась она с лестницы, присела было немного, но ей показалось в комнате что-то душно; она растворила окна на улицу и становилась поочередно то перед одно, то перед другое окно и кричала вслух, заставляя всех прохожих оглядываться, что пойдет жаловаться к надзирателю, что она хозяйка в доме, что ей нет указчика и что она хоть и сирота бесприютная, найдет защиту от такого буяна и выживет его, уверяя притом, что для этого ничего не пожалеет. Таким образом прошел день.

Наутро, проснувшись и напившись ранехонько чаю, Виольдамур хотел было идти за замком и плотником, но раздумал; это поспеет, сказал он, и не стоит того, чтобы тратить золотое время – и принялся за выработку голоса, за скрыпки, басы, валторны и фаготы. Долго терпела бедная хозяйка и ходила по комнате, всплескивая руками и повторяя: 'Ну, что я буду делать! что я стану делать: ума не приложу!' Наконец, однако же, когда Христинька, вспламеняясь более и более, принялся опять за контрабас, за тромбон и два других постояльца пришли объявить хозяйке, что сегодня же съедут с квартиры, если она не угомонит этого соседа, то она решилась опять подняться на вышку, собрав весь наличный конвой свой, дворника, стряпуху, и пригласив еще одного из недовольных постояльцев. Христиан Христианович принял их как беснующийся: он потешался, гоняя незваных гостей своих по комнате и выпроваживая их поочередно турецким барабаном. Подымая это оружие мести к самым ушам хозяйки, соседа и стряпухи и напевая галлопад, он колотил изо всей силы, заглушал все вопли и крики посетителей и заставил их поспешно отступить. Выпроводив их до самой лестницы, он притворил за ними двери и принялся, для перемены, за раздвижную трубу.

За исключением особенных любителей тромбона, которые утешаются и звуками и даже движениями этого инструмента, он не всякому нравится, тем более в одиночку и в комнате. Все ближайшие к дому вдовы нашей жители Малой Болотной улицы держались последнего мнения, не говоря уже о несчастных жильцах того же дому, и все напали на хозяйку с просьбами и упреками за беспокойнаго постояльца. Она решилась принять действительные меры; отправилась собственно особою своею к квартальному надзирателю и, не застав его дома, начала жалобу свою писарю его тем, что положила четвертак на стол. В комнате писаря – который служил без жалованья, из чести,- кроме делового стола и бумаг, стояла кровать, диванчик, четыре стула, на окне та же посуда, как у Ивана Ивановича, а на стене висела гитара и скрыпка. Взглянув нечаянно на музыкальную утварь эту, хозяйка наша опешила было совсем, опасаясь, не попала ли она из огня да в полымя: не пришла ли с жалобой на музыку к такому же страстному музыканту, каков постоялец ее; но писарь был, при известных читателю обстоятельствах, вежливый молодой человек; он попросил присесть старушку на плетеный стул и расспрашивал ее обо всем с таким участием, что она забыла о напавшей на нее робости и с жаром изложила дело. Писарь вошел во все подробности, во всю подноготную, и предложил ей разные пути для достижения цели.- 'Можно,- сказал он важно, – можно просьбу подать и прописать всю обиду вашу, с исчислением азартных грубостей и с учинением намеренности к побоям; да только на гербовую бумагу потратиться вам придется'.- 'Да, где же мне, батюшка,- возразила хозяйка,- тут убыток убытком, а кроме того ведь с гербовой-то у вас дело пойдет затейливое, а я, сирота, помру, до решенья не доживу!' – 'Все единственно,- перебил писарь,- на двухрублевую полтинничек с гривенником оставить извольте, будет все сделано, будьте благонадежны, и потрудиться не изволите, все до единой хлопоты наши будут'.- 'Благодарим, батюшка, от вдовьего сиротства своего, да только все это думчиво как-то; кабы надзиратель так, просто, пожаловал, да порешил бы нас решеньем своим, так бы и делу конец'.- 'Оно, конечно, с откровенностию доложить,- подхватил писарь, – у Ивана Яковлевича все возможно, только что обременительно; да для вас и ради притеснительства и беспорядков, для доброго человека сбыточно, очень возможно; а для порядку вот у нас в книгу вносится по форме и соблюдается, и бывает взыскивается с нас строго от начальства, поэтому и следует нам хоть так, для примеру, приложить оную просьбу и на гербовой; а до вас беспокойства не допустим: сами напишем и руку где следует по закону приложим; вашего беспокойства только и будет что на двухрублевую гербовую оставить'.- Хозяйка согласилась наконец и обещала принести на гербовую, да просила только покончить сперва дело и выслать неугомонного постояльца; но писарь находил это невозможным; говорил, что оно бы, конечно, и можно, очень можно, да никак нельзя-с; уверял, что с гербовой всякое дело начинается, что и закон повелевает взыскивать за всякое делопроизводство, коли оно на простой, цену гербовой и прочее. Хозяйке нечего делать; достала она целковый и хотела взять сдачи свой четвертачок; но монетку эту давно уже подобрал со стола, самым незаметным образом, тот, кто заботился о нем не менее самой хозяйки. Свели кое-как счеты, и она отправилась домой, взяв с собою одно только удостоверение, что не допустят ее ни до убытков, ни до беспокойства.

Но, подходя к углу Малой Болотной, хозяйка наша уже всплеснула руками от ужасу, такой содом послышала в наследственном гнезде своем, в сухопутной барке. Христиан Христианович, которому между тем надоели и жильцы и дворник и стряпуха требованием от имени хозяйки, чтобы он оставил музыку свою, Христиан, назло всем, не покидал раздвижной трубы и работал на ней уже несколько часов сряду. Хозяйка в ту же минуту воротилась к надзирателю и, застав его, к счастию, на этот раз дома, улестила и упросила его подать немедленную помощь.

– – Вот, батюшка, Иван Яковлевич,- говорила она, вводя надзирателя в вышку свою, к постояльцу:- вот,