угодно для души», в том числе и домик Красной Шапочки, а может, и ее бабушки, проглоченной волком. Впрочем, не огорчайтесь, волков больше нет, да и в истории с бабушкой, если помните, все кончилось вполне благополучно. Ибо, как говорил герой Вольтера, все к лучшему в нашем лучшем из миров.

Нагулявшись по долине Шеврёз и наслушавшись рассказов про королей и герцогов, мы вступаем (от Жиф-сюр-Ивет и лежащего напротив, на правом берегу реки, Бюр-сюр-Ивет) в долину реки Ивет, где мало- помалу приходим к выводу, что речку эту, ее долину и кольцо между Ивет и Бьевром прославят вовсе не коронованные головы (tetes couronnees), а те, кого, переводя буквально, называют «большие головы» (grosses tetes), или, переводя без буквализма, башковитые люди (светлые головы, люди, у которых, как любила говорить моя бабушка, «открытая голова»).

Конечно, в Жиф-сюр-Ивет (Gif-sur-Yvette) можно увидеть также остатки бенедиктинского аббатства, основанного в 1170 году, а на правом берегу реки видны остатки часовни XVII века и замка Шатофор, последняя владелица которого, мадам Жюльет Адам, до самого 1936 года принимала в нем весь цвет французской политики и литературы. Даже резные лавки в местной церкви не новые, а XV века, а на улице Альфонс-Пекар до сих пор красуется замок Вальфлёри. Это все правда. Но правда и то, что в замке этом ныне Центр ядерных исследований, который гостеприимно принимает ученых гостей со всего мира («светлые головы»). Другой старинный замок, тот, что на улице Гюстав-Ватон, сохранил замечательное внутреннее убранство – гобелены и живопись, но и этот замок использует для своих целей французский Национальный центр научных исследований (CNRS). Обилие научных учреждений, ученых мужей и жен определяет новый облик долины реки Ивет. Жиф-сюр-Ивет вместе с местечком Бюр-сюр-Ивет (Bures-sur- Yvette) и более крупным поселком Орсэ (Orsay) представляют сегодня, по существу, один конгломерат с исключительно высокой концентрацией того, что ныне любят торжественно называть «серым веществом»: речь идет о сером веществе мозга.

Кроме Центра ядерных исследований и множества лабораторий CNRS, в этих местах раскинули свои корпуса Университет науки, Высшая политехническая школа, Центральная школа Искусств и Ремесел, Высшая национальная агропромышленная школа, Институт оптометрии, Высшая школа геометрии, Технический центр авиапромышленности, Национальный институт исследований в области прикладной химии. Все это знаменитые, весьма престижные учебные и научно-исследовательские учреждения. Самым старым и, вероятно, наиболее по этой причине престижным из них является Высшая политехническая школа. Она была открыта в годы Революции – 11 марта 1794 года – и называлась тогда Центральной школой публичных работ, но вскоре получила свое нынешнее название и была поставлена под эгиду министерства обороны. Выпускники Школы получают законченное техническое и военное образование, а по окончании им присваивают офицерское звание. В последние четверть века сюда стали брать на учебу и девушек. Имена выпускников этой Школы блистали и в армии, и в правительстве, и в науке Франции – Луи-Жозеф Гей-Люссак, Франсуа Араго, Огюст Конт, Анри Пуанкаре, Андре Ситроэн, маршалы Фош и Жоффр…

Но, конечно, самым удивительным из всех научных учреждений этой долины является не слишком даже известный во Франции Институт высших научных исследований (IHES), приютившийся в Бюр-сюр-Ивет, в огромном парке, дорожки которого не менее, чем лаборатории, залы и салоны, располагают к главному здешнему занятию – к размышлению. Здесь размышляют над теоретическими проблемами математики и физики (ныне еще отчасти и биологии), и французы гордятся тем, что французская школа математики стоит сейчас в мире на третьем месте, уступая разве что только американской и русской. Впрочем, если дела в России не поправятся, может, у Франции появится со временем возможность (не без участия русских grosses tetes) поменяться местами с нашей страной талантов.

История Института в Бюр-сюр-Ивет, этого светского монастыря ученых, вполне открытого, впрочем, для внешнего мира, заслуживает особого рассказа.

Начать можно с России или даже дальше – с США: помянуть в этой связи американский Принстон, точнее даже, основанный в 1930 году в Принстоне Институт высших исследований, где работали Роберт Оппенгеймер, Альберт Эйнштейн и Джон фон Ньюман, будет вовсе не лишним. Французский Институт высших научных исследований лет на тридцать помоложе принстонского прославленного центра, да и возник, скорей всего, не без оглядки на Америку, хотя основатель его пришел с другой стороны – из России. Звали этого человека Лев Мочан, и родился он 10 июня 1900 года в русско-швейцарской семье в царственном Петербурге, так сказать, «на брегах Невы, где, может быть, родились вы или блистали, мой читатель».

Начало университетских занятий физикой и математикой у молодого Мочана совпало, как легко догадаться, с большой заварухой в России, и он принял по молодости лет какое-то участие в студенческих беспорядках (сын Мочана Жан-Лу мне даже хотел рассказать, что его отец видел Ленина живым, но я перевел разговор на менее волнующие темы). Позднее молодой Мочан все же решил, что надо продолжать ученье, и благоразумно уехал в Швейцарию. Там он и продолжил учебу, зарабатывая при этом на жизнь плотницким ремеслом. В начале двадцатых годов он перебрался в Берлин, где попробовал свои силы в предпринимательстве, и наконец обосновался в Париже. Среди прочих его занятий была тогда организация банановых плантаций во Французской Гвиане, науки временно отошли на второй план. В 1938 году Лев Мочан получил французское подданство, а после начала «странной войны» ушел добровольцем во французскую армию. В 1940-м он был демобилизован, но не счел войну оконченной и примкнул к Сопротивлению. Любопытно, что именно в годы оккупации, когда он скрывался под именем Тимерэ, он напечатал в подпольном издательстве «Эдисьон де минюи» два научных трактата – «Элементы доктрины» и «Терпеливая мысль». После войны, не бросая самых разнообразных своих дел, этот энергичный человек все больше и больше времени уделяет науке, печатает труды по математике и физике в отчетах Академии наук, а пятидесяти четырех лет от роду защищает докторскую диссертацию по математике. К этому времени идея создания совершенно особого типа независимого научного учреждения, которое объединит людей «терпеливой мысли», уже сложилась в его голове. Во время поездки в гости к брату-инженеру, жившему в американском штате Нью-Джерси, Лев Мочан при посредничестве работавшего в Принстоне французского физика сумел встретиться с Робертом Оппенгеймером, которому он изложил свою идею и с которым сумел подружиться. Идея казалась утопической и неосуществимой: создать научно-исследовательский институт чистой науки, фундаментальных исследований в области физики, математики и научной методологии. Управляться институт, по мысли прожектера, будет директором, переизбираемым ученым советом на четыре года (не больше чем на два срока в общей сложности), а ученый совет будет избираться из профессоров института и из пришлых – на шесть лет. Самих же профессоров будут приглашать «на всю жизнь», они должны будут присутствовать в институте не меньше шести месяцев в году, и жалованье у всех будет одинаковое. А назначать их, равно как и избирать директора, сможет только ученый совет – без какого бы то ни было вмешательства администрации.

Оставалось самое трудное: найти деньги. Поначалу Мочан сумел уговорить промышленников, которые вложили деньги в его научную утопию. И вот летом 1958 года возник этот Институт. Мочан стал его директором – и занимал этот пост до своей отставки в 1971-м. Он дорожил традициями и принципами Института, и когда два администратора, представлявшие нефтяные компании и большие деньги, попытались войти в ученый совет, Мочан не пошел на компромисс, и деньги были потеряны. Зато в то же примерно время советник генерала де Голля Лелонг добился для Института регулярной государственной помощи. Государство еще в 1961 году признало «общественную полезность» (как тут принято говорить) необычного Института. Французские меценаты и сейчас продолжают делать вклады в этот маяк науки на уровне 6 %, а иностранные – на уровне 16 % институтского бюджета. Остальное дает государство.

Так возник этот IHES, вставший в один ряд с такими мировыми заповедниками науки, как уже упомянутый мной Институт в Принстоне, как Институт Макса Планка в Бонне, как Институт математических исследований в Беркли или Институт Исаака Ньютона в Кембридже. И можно сказать, что это был еще один вклад русской эмиграции в мировую и французскую науку. Один из многих.

Математикам не дают Нобелевской премии. Для математика эквивалентом этой престижной награды является медаль Филда. Первым в Институте медаль Филда получил Александр Гротендик, за ним Рене Том, Пьер Делинь, Алэн Конн, Громов, Концевич и многие другие. Это они и обеспечили Франции третье место в мировой математике.

Итак, существует институт-монастырь, петляют дорожки огромного парка, по ним бродят гении, у которых голова варит лучше, чем у прочих людей, – во всяком случае, в узкой сфере математики и физики.