городская мэрия.

Если двинуться от церкви в сторону Корбея, то близ деревушки Бализи можно увидеть старинный мост Тамплиеров, единственное, что уцелело от эпохи храмовников. Сорокаметровой длины, он и есть самый старый мост в округе Парижа. В начале XX века у основания одной из его арок найден был вырезанный из камня Иерусалимский Крест, символ ордена тамплиеров.

В Доме Кателан, что стоит на Большой улице (дом № 135), в 1568 году было подписано перемирие католиков и гугенотов, давшее Франции небольшую передышку в войне, которая раздирала страну чуть не сорок лет (с 1559-го по 1598-й). Перемирие (или «мир Лонжюмо») давало гражданам свободу отправления своего культа везде, кроме Парижа и некоторых других городов, где свобода существовала только для католиков. Еще тридцать лет спустя условия «мира Лонжюмо» легли в основу знаменитого Нантского эдикта, покончившего с Религиозными войнами во Франции, как выражаются французские источники, «окончательно». Формулировка эта (в ситуации оживления второй, весьма молодой и энергичной религии во Франции – мусульманской) представляется мне слишком оптимистической…

Лонжюмо был некогда знаменитой почтовой станцией на пути к Парижу. Именно в этом качестве прославил его еще в 1836 году в своей комической опере «Форейтор из Лонжюмо» некий Адольф Адам. Форейтор – это, можно сказать, ямщик, и мне, как патриоту родной литературы, вспомнилось, что задолго до А. Адама похожую комическую оперу написал Николай Львов. В ней речь шла о валдайском и зимогорском ямах и ямщиках. Прославить Валдай Львову не удалось, как не удалось А. Адаму прославить свой Лонжюмо. За прославление Лонжюмо взялся в новейшую эпоху знаменитый советский поэт Андрей Вознесенский, написавший поэму «Ленин в Лонжюмо». Поэма была подцензурная, так что много из нее не узнаешь – ни про Лонжюмо, ни про Ленина, но остались и помимо заказной поэмы кое-какие письма, так что можно припомнить, что же все-таки случилось с Лениным в Лонжюмо.

Часть весны и лето 1911 года Ленин жил в тогдашнем прелестном Лонжюмо на даче, снимал помещение в доме № 91 по Большой улице (судя по письмам, Ильич очень любил курорты и дачи и страстно берег свое здоровье как будущего вождя мировой революции – но вот, не уберег). В Лонжюмо Ленину пришла счастливая мысль – совместить приятное с полезным и провести там нечто вроде партийного семинара, тем более что такие семинары провели у себя всякие другие фракции социал- демократов (одна из них с комфортом устроилась на Капри близ Горького). Фракции даже называли свои семинары «школами», так что и ленинцам захотелось устроить такую «школу», собрать кучку наличных большевиков и поучить их ревделу. Но, конечно, на проведение такого мероприятия нужны были деньги. Деньги у Ленина были. Успешно проведенные товарищами Красиным, Камо и Сталиным не вполне бескровные мероприятия по изъятию денег у Саввы Морозова, убитого в Каннах, его племянника Шмита, зарезанного в тюрьме, а также бандитские ограбления банков и почтовых транспортов славно пополнили личный счет В.И. Ульянова-Ленина в банке «Лионский кредит», но тратить свои деньги на сомнительно просветительские цели было, конечно, жалко. Деньги должны были оставаться для поддержания достойного образа жизни тех, кого Ленин называл «ценным партийным имуществом», для поездок на курорты, которые Ильич обожал, на визиты «к дорогим врачам» (которых Ленин вечно рекомендовал товарищам). В общем, с деньгами…

Но тут подвернулась женщина («ищите женщину», говорят практичные французы). Притом влюбленная женщина. Притом богатая женщина. Женщина, у которой был богатый муж. Собственно, с мужем этим она жить не хотела. Жить она хотела с другими, и жила с кем хотела (например, прижила ребенка от юного мужнина брата, да и прочим, без разбора пола и возраста, похоже, ни в чем не отказывала), но тут она страстно захотела Ильича. Таких крупных вождей у нее еще не было. Так что она немедленно написала красавцу мужу, занятому трудами и воспитанием ее детей, чтобы прислал денег на Ильичевы нужды. И муж, конечно, прислал. И состоялся семинар, так поэтично описанный поэтом-диссидентом.

Как вы, наверное, уже поняли, женщину эту звали Инесса Арманд. Она была из богемной, полуголодной парижской семьи, полуангличанка-полуфранцуженка. Но, на ее счастье, она не голодала в детстве, потому что две ее тетушки удачно пристроились учительницами у богатого русского промышленника Арманда, в нынешнем городе Пушкино под Москвой (судя по стихам Маяковского, там летом бывает много солнца). Тетушки забрали девочку в Пушкино, там она выросла, налилась соком и даже вышла замуж за старшего сына Арманда, которому нарожала детей (еще до того, как соблазнила его юного братишку, как стала мотаться по заграничным столицам, знаться с большевиками и приставать к товарищу Ленину). Теперь, когда вы все про даму вспомнили, пора вернуться в Лонжюмо, на большевистский, устроенный Инессой Арманд для Ильича семинар.

Для обучения великому делу революции в семинар пожелало записаться восемь недоученных большевиков и два тайных агента русской полиции: поскольку агенты были тайные, никто им не препятствовал учиться, а лично Ленин даже очень их полюбил, потому что они не вступали в споры и были со всем согласны. Ленин разговаривал с ними вполголоса, соблюдая правила конспирации. Из этих двоих Ленин особенно доверял Роману Малиновскому. Кроме сыщиков были здесь также туповатый Серго, был Зевин, ставший потом одним из 26 бакинских комиссаров, был юный Сафаров, прославившийся позднее убийством царской семьи (с ним у Инессы возник промежуточный любовный роман в стиле «стакан воды»).

С преподаванием дело обстояло сложнее, потому что в наличии были все те же проходимцы большевики. Конечно, был у них Ленин, которому просто полагалось (при всей скудости его образования и вечной занятости борьбой за власть) знать все на свете. Ленин просвещал свой «университет» по самым сложным проблемам, например по экономике и проблемам сельского хозяйства, то есть «по аграрным вопросам» (вот вы и догадались, отчего большевикам за 70 лет правления так и не удалось решить в нашей аграрной стране «продовольственную проблему»).

Инесса тоже что-то преподавала. Она вела практические занятия по экономике (!), Каменев и Зиновьев читали лекции по истории партии, Рязанов – по истории рабочего движения на Западе, а поскольку Горький не приехал, то лекции по истории литературы пришлось читать Луначарскому.

Читателю старшего поколения, помнящему «вечерние университеты марксизма-ленинизма», а также «лекции о международном положении» где-нибудь в доме отдыха или в домоуправлении, представить себе «школу в Лонжюмо» нетрудно. Труднее романтикам, успевшим прочитать лишь знаменитую советскую поэму на эту дефицитную выездную тему.

Крупская с теплотой вспоминала потом, как большевики в Лонжюмо ходили по ночам в поле и пели там свои боевые песни на стогу сена, причем агенты русской полиции пели особенно голосисто и боевито. Ильич иногда ходил с ними, вспоминает Крупская. Иногда, возможно, ходил в поле не с ними, а с Инессой, и тогда женских голосов в хоре не хватало. Впрочем, самые толковые отчеты и подробные описания семинара мы находим, конечно, в тайных донесениях одного из ленинских учеников-отличников, служившего по совместительству в русской полиции. Судя по первому донесению, Инессу сыщик-большевик еще знал плохо, но она ему явно понравилась, так как он скинул ей годов десять, в пять раз убавил количество детей, добавил образования, усомнился в натуральности ее косы, да еще для высшего шику записал бедную англо-француженку в неотразимые роковые еврейки (мода на которых утвердилась в руководящих большевистских кругах позже). Зато вот о профессорстве ее он судил вполне здраво:

«История социалистического движения в Бельгии – 3 лекции; читала их эмигрантка Инесса, оказавшаяся очень слабой лекторшей и ничего не давшая своим слушателям. Инесса (партийный псевдоним, специально присвоенный для преподавания в школе) – интеллигентка с высшим образованием, полученным за границей; хотя и говорит хорошо по-русски, но, должно думать, по национальности еврейка; свободно владеет европейскими языками; ее приметы: около 26–28 лет от роду, среднего роста, худощавая, продолговатое, чистое, белое лицо; темно-русая с рыжеватым оттенком; очень пышная растительность на голове, хотя коса и производит впечатление привязанной; замужняя, имеет сына 7 лет, жила в Лонжюмо в том же доме, где помещалась и школа; обладает весьма интересной наружностью».

Ленин сблизился за эти дни с Инессой, и бедная женщина была счастлива. Она играла в Лонжюмо роль хозяйки. Сняла на присланные мужем деньги дом для «слушателей» и подслушивателей, устроила для них столовую. Позднее Инесса писала Ленину, как прекрасно преображалось его лицо, когда он говорил речи в Лонжюмо перед сочувствующей, уважительной аудиторией. Впрочем, и ему это восхищенное внимание Инессы льстило. В ответ он вдохновенно учил влюбленно внимавшую ему француженку этике и тактике большевизма: