Стоддарду захотелось укрыть По своим зонтом. Однако «что-то — конечно же, не черствость — удержало меня. Я пошел дальше, оставив его под дождем, бледного, дрожащего, несчастного… До сих пор вижу эту картину и всегда буду видеть — его, бедного, без гроша в кармане, однако гордого, уверенного, всегда главного». В том же месяце По написал своему родственнику Джорджу По: «Я продолжал упорно бороться с бесконечными трудностями и преуспел, хотя и не в финансовом смысле. Добился положения в литературном мире, которого при данных обстоятельствах не имею причин стыдиться».
Глава девятая
Скандал
По был убежден, что у него множество врагов. В провале «Бродвей джорнал» он винил нескольких человек, которые настроены против него, и заявлял, что предпринимается намеренная попытка окончательно его разорить. Непонятно, кто эти «несколько человек», если, конечно, они не выдуманы, но это могли быть редакторы конкурирующих газет или писатели, недовольные критическими выпадами По. Однако он был прав, почуяв преследование. В начале 1846 года его вовлекли в нежелательный скандал. И беда пришла с неожиданной стороны.
В жизни писатели фигурировали литературные дамы, которые соперничали между собой, добиваясь его внимания. Главными среди них считались Элизабет Ф. Эллет, Фанни Осгуд, Маргарет Фуллер и Энн Линч. Фанни Осгуд, поэтесса из Нью-Йорка, к тому времени стала как бы другом семьи По. Маргарет Фуллер, писательница и критик, которая четыре года назад редактировала «Дайал», выходивший четыре раза в год журнал трансценденталистов, встретилась с По на «суаре» в Нью-Йорке. Поэтесса и учительница Энн Линч являлась устроительницей некоторых из этих «суаре». В «Бродвей джорнал» заботами По печатались произведения поэтессы и прозаика Элизабет Эллет и хвалебные отзывы о них. Фанни Осгуд, возможно, без особого благодушия отмечала, что Элизабет Эллет «повсюду следует за По». Дамы не отличались уживчивостью.
Элизабет Эллет и Фанни Осгуд писали По восторженные письма, которые въедливому читателю могут показаться чересчур нескромными. Но выражение поэтического увлечения, как знал и сам По, не то же самое, что настоящая страсть. И все же в то время людям показались неприличными чувства, какие питали к мужчине эти две дамы. Реакция, которую вызвали их послания, испугала обеих отправительниц.
В начале 1846 года миссис Эллет решила навестить По в его доме на Эмити-стрит. Придя, она услышала смех, потом в гостиной увидела Фанни Осгуд и Вирджинию По. Вскоре стало ясно, что они смеялись над неким письмом. Письмо в руках Фанни Осгуд написано было миссис Эллет и адресовано мистеру По. Миссис Эллет выхватила письмо у миссис Осгуд и покинула дом. Это одна версия.
Есть и другая. Миссис Эллет пришла на Эмити-стрит, и Вирджиния По прочитала ей письмо от миссис Осгуд. (Если сия версия правдива, то трудно понять, почему Вирджиния допустила подобную бестактность.) Миссис Эллет сделала вид, что шокирована тоном письма миссис Осгуд. Придя в несомненное возбуждение, она бросилась к миссис Осгуд и посоветовала ей забрать все письма, которые та посылала По. Речь шла о женской скромности.
Потом на авансцену выступили две другие литературные дамы. Маргарет Фуллер и Энн Линч, сдружившиеся на «суаре», нанесли визит По и официально потребовали возвращения писем миссис Осгуд. Естественно, По возмутился. Он ответил, что у него есть письма не только от Фанни Осгуд. Письма Элизабет Эллет тоже можно интерпретировать по-разному. В курятнике поднялся шум.
Тем временем Элизабет Эллет попросила своего брата пойти к По и забрать у него письма. По стоял на том, что уже отослал их миссис Эллет. Однако брат не верил ему и угрожал его убить, если он не предъявит письма. После этого По отправился к Томасу Данну Инглишу и попросил у него пистолет. Инглиш ему отказал и выразил сомнение в том, что По когда-либо получал письма от миссис Эллет. Дело закончилось потасовкой. Выглядит все это какой-то нелепой выдумкой, однако за всей неразберихой претензий и контрпретензий стоит реальная ссора.
После стычки с Инглишем По улегся в постель, а потом уговорил своего врача написать повинное письмо миссис Эллет. Он уверял, что никогда не делал неподобающих намеков на ее письма, добавляя, что если и делал их, то исключительно в припадке безумия. У миссис Осгуд тоже потребовали извинений за якобы допущенные ею в письмах насмешки, и она уговорила Вирджинию По написать ей письмо, удостоверяющее, как она выразилась, ее «невинность».
Больше По не виделся ни с Элизабет Эллет, ни с Фанни Осгуд. Миссис Эллет заявила, что По «погряз в бесчестии». Он подвергся остракизму со стороны салонов «небесных сестер». Если верить Энн Линч, По «говорил и делал много отвратительною». Позднее он заклеймил «зловредное общество
Энн Линч объявила, что По — человек «аморальный». Добавим, что и творчество его не несет в себе «морали». Литературу, основанную на морали, он вообще презирал. Не находя ее в его произведениях, зачем ожидать ее проявлений от человека?
И все же вкус его к полемике это не охладило. В это время друг По, журналист Уильям Гилмор Симмс, написал ему: «Вы, возможно, переживаете теперь самый рискованный период в вашей карьере — именно сейчас — в эту пору, — когда неудачный шаг становится большой ошибкой, — а большая ошибка может иметь роковые последствия». Однако По был не из тех, кто прислушивается к советам, хотя бы данным ему из добрых побуждений; не принадлежал он и к числу тех, кто учится на своих ошибках. Главным божеством По был бес упрямства.
Вот потому, из одного упрямства, весной 1846 года По и начал писать серию эссе, названных им «Писатели Нью-Йорка: несколько беглых заметок, содержащих честные оценки их авторских достоинств и кое-что о них самих» для «Годис ледис бук». Собственно, По планировал издать том критических эссе «Американский Парнас», и названные очерки были первой попыткой критического разбора произведений самых знаменитых писателей современности. По бесили незаслуженные похвалы, расточаемые «недостойным» писателям, отчего временами его критика становилась чрезмерно едкой. Он бросился в яростную атаку на литературные группы и кружки, которые контролировали издательский рынок и формировали восприятие американской литературы; они представляли собой то, что По называл «прогнившей сущностью нашей повседневной критики».
О Льюисе Гейлорде Кларке, редакторе «Никербокера», По написал, что как литератор он «нерешителен, невнятен и бесхребетен — у яблока или тыквы больше углов… он ничем не проявил себя в современном мире и ничем не примечателен, разве что тем, что ничем не примечателен». О Томасе Данне Инглише, бывшем друге, а теперь заклятом враге, По заявил, что «лично с ним не знаком». Вслед за этим лживым утверждением он прошелся по поводу внешности Инглиша: «Он живет в постоянной нерешительности, не зная, что предпочесть — усы или козлиную бородку». По был неподражаемым мастером
К тому же некоторые из его жертв имели несчастливую привычку наносить ответные удары. Так, Льюис Гейлорд Кларк написал в «Никербокере», что По — «жалкий пьяница» и «изнуренный поденщик». Он рассказал «со слов неизвестного свидетеля», каковым, возможно, являлся сам Кларк, что «третьего дня По пришел в нашу редакцию в жалком состоянии полного отупения, и нездоровая его внешность несла на себе свидетельства неправильного образа жизни, да и говорил он довольно невразумительно… Сопровождала его пожилая родственница, которая устала ходить по жаре, но следовала за ним шаг в шаг, чтобы помешать ему напиться; однако он каким-то образом ухитрился уйти от ее недреманного ока и уже был сильно навеселе».
Но худшее было еще впереди. Томас Данн Инглиш тоже дал отповедь По в «Нью-Йорк миррор»; там
