расширявшийся круг читателей. Он понял, насколько талантлив По, и защищал его репутацию и до, и после смерти писателя. По словам Уиллиса, Мария Клемм «извинилась за свой приход, оправдываясь тем, что зять ее болен, дочь — инвалид, а обстоятельства их жизни таковы, что она вынуждена сама всем заниматься».

Итак, По зачислили в «технические составители» — невысокий статус в профессии для того, кто уже был главным редактором. Занимался По в основном тем, что делал выжимки из напечатанных в других газетах статей, отбирал из французской прессы то, что могло заинтересовать американскую аудиторию, короче говоря, обеспечивал «занимательность» номера. Чтобы работать в «Миррор», По приходилось одолевать каждый день по пять миль в оба конца. За омнибус следовало платить шиллинг, а у По таких денег на проезд не было. Так что зимой 1844 года семейство снова перебралось в город и снова поселилось на Гринвич-стрит. Теперь По жил близко от работы.

В разговоре с сотрудником Уиллис вспоминал, «насколько заинтересованно и благожелательно воспринимал По любые предложения, насколько был точен и надежен в работе, с какой веселой готовностью и здравомыслием исполнял свои обязанности и каким вялым и рассеянным становился, когда его толкали на это „обстоятельства“». Эту характеристику следует иметь в виду всем, читающим драматические и мрачные описания пьянства По. Во многих случаях, борясь с упорным и неодолимым недугом юной жены, По умел быть внимательным и деятельным. Однако его преследовали нищета и неудачи, и все же некоторые из его современников считали, что он терпеливо несет свой крест. Среди его замечательных качеств немалое место занимал и стоицизм. Уиллис также отметил «магнетизм его гения» и «таинственную спонтанность ума» По, но добавил, что тот «никогда не улыбался».

В том же году, но несколько раньше, еще живя у Бреннанов, По задумался о литературном журнале. Он переписывался с такими людьми, как Чарльз Антон, профессор греческого и латинского языков в Колумбийском университете, по поводу своего плана. Антону он написал также о плане издания пяти томов своих рассказов. Он признался, что «в его жизни наступил кризис и ему не обойтись без чьей-либо помощи», посетовал «на долгую и безуспешную борьбу с несчастьями, чей корень — сиротство». Вернулись все его прежние печали, когда ему действительно было весьма несладко, но если по правде, то они никогда и не покидали его. Он всегда носил их в себе. Даже когда По казался своим коллегам-журналистам веселым и стойким, в мыслях он оставался мрачным меланхоликом. Но именно тогда, когда он жаловался на «кризис», к нему неожиданно пришел настоящий и ошеломляющий успех.

В начале 1845 года По встретил в Нью-Йорке знакомого журналиста и признался ему:

— Уоллес, я только что написал самое великое из всех стихотворений, что есть на свете.

— Неужели? — переспросил Уоллес. — Это замечательно.

— Хочешь послушать?

— Конечно хочу, — ответил Уоллес.

И По прочитал стихотворение «Ворон». Он работал над ним со времени переезда в дом Бреннанов и вносил последние изменения уже на Гринвич-стрит. Двадцать девятого января «Ворона» опубликовал «Ивнинг миррор», а потом его перепечатали нью-йоркские периодические издания. Это стало сенсацией. «Ворон» сделался самым знаменитым стихотворением По и до сих пор остается самым знаменитым стихотворением в американской литературе:

Так начинается стихотворение, в котором слились мечта и жалоба, надгробный плач и церковный псалом, модуляции которого столь мощны и мелодичны, что оно до сих пор поражает поклонников американской поэзии. И так же настойчиво звучит заунывный рефрен «Никогда».[27] К автору, который оплакивает смерть любимой, прилетает зловещая птица, чье присутствие усиливает ощущение одиночества и заброшенности. Один из критиков писал, что в этих стихах «отчаяние проникнуто мудростью». По объяснял, что его птица — олицетворение «Мрачного и Неисчезающего Воспоминания». В «Нью-Йорк экспресс» было сказано, что это стихотворение превосходит «все, написанное лучшими поэтами нынешнего века», а «Ричмонд экзэминер» поставил «Ворона» «выше всей всемирной литературы». Менее склонная к высокопарности «Нью уорлд» написала, что оно «своим безумием вгоняет в дрожь». Стихотворение перепечатали десять раз, а вскоре оно стало объектом бесчисленных пародий.

Современник заметил, что «очень скоро „Ворон“ стал известен повсеместно, и все повторяли „Никогда“». Актеры включали эти слова в свои диалоги. Они вошли в моду. И По начали называть Вороном, тем более что этому не противоречила его черная одежда. Однажды он зашел в редакцию своей газеты, сопровождаемый знаменитым актером. По сел за стол, достал текст стихотворения и собрал всех сотрудников, чтобы те послушали, как звучит его стихотворение в исполнении замечательного актера. Рассыльный редакции вспоминал, что «был как будто околдован». По восторженно встречали во всех литературных салонах города и постоянно просили читать его стихи, что он и делал в свойственной ему мрачной манере. Он «подкручивал фитили в лампах, пока в комнате не становилось почти совсем темно», вспоминал один из современников, «а потом вставал в центре и произносил великолепные строки мелодичнейшим голосом… Читал он так прекрасно, что слушатели боялись дышать, не смея нарушить очарование момента».

До нас дошло несколько подтверждений этой внезапно обрушившейся на По славы. «Все хотят с ним познакомиться, — пишет один из современников, — но совсем немногие знаются с ним близко». По бывает в салоне мисс Линч на Уэверли-плейс и в салоне миссис Смит на Гринвич-стрит. Эти литературные дамы именовались «созвездием небосклона». По аккуратно одевался и «своим видом, а также манерами производил впечатление истинного джентльмена». Он никогда не приходил навеселе. Был «любезным и обаятельным… спокойным, милым и скромным». Иногда на эти conversazione, как их называли, мужа сопровождала Вирджиния По, всегда выражавшая «величайшее восхищение его гением и преклонение перед ним». Она не была в этом одинока. Миссис Смит признавала, что По «производил сокрушительное впечатление не столько на мужчин, сколько на высокообразованных женщин… К неудовольствию мужского пола, женщины подпадали под его чары и слушали, затаив дыхание». Вероятно, они лучше понимали поэта, в частности его сиротство. Миссис Смит записала в дневнике одну из бесед с По: