руке, занесенным над его грудью, и, как и тогда, испытал удивление и трепет. «Она была сумасшедшей! – проснувшись, сказал он себе. – Такие игры до добра не доводят… И слава богу, что я не женился, иначе бы эта Маруся меня бы точно прирезала!»

Он думал, что прошлого не вернуть. Его роман постепенно превращался в миф, в легенду, которой он сам потихоньку переставал верить, но вот к нему пришла эта женщина, назвавшаяся Кристиной Песковой, Марусиной соседкой по дому.

Это была внушительных габаритов дама, то и дело утиравшаяся платочком. Поверил ли ее рассказу Урманов? И да и нет. В наше время никому нельзя верить. Но в то же время в этой истории было много достоверного.

Во-первых, все эти даты и числа, которые привела Кристина (если не соврала, конечно), прозвучали очень убедительно. Во-вторых… во-вторых и в-главных – он, Леонид Урманов, старый холостяк, всегда осторожный и чуткий, словно сапер на задании, почему-то не вполне владел ситуацией тогда, на озере Длинном. Его роман с Марусей с самого начала был стихийным, неконтролируемым и абсолютно не отвечающим правилам безопасности. Правда, иногда мелькало в голове утешительное – «ну, раз так, то она, наверное, знает, что беспокоиться не о чем!» Вообще, он мало тогда думал – как-то не до того было!

…Кристину Пескову ждал внизу муж – такой же габаритный, с хвостом на затылке.

– Ну что? – тревожно ринулся он им наперерез.

– Едем, – коротко сказал Урманов.

Внизу они сели в машину Урманова – он спереди, эти двое втиснулись сзади.

– Куда ехать? – спросил Урманов, глядя в зеркало на своих пассажиров. Кристина Пескова объяснила дорогу.

– Только вот что… – высоким, немножко бабьим голосом объявил ее супруг, когда машина тронулась с места. – Я вам Марусю обижать не дам. Если хоть слово против нее скажете… – и он многозначительно засопел.

– Дуся, не надо! – донесся до Урманова шепот дамы. – Кажется, он вполне приличный человек…

«Ну, спасибо и на этом!» – усмехнувшись, подумал Урманов, поворачивая руль.

…Иногда, шутки ради, еще даже до встречи с Марусей, он пытался представить, что такое должно произойти, чтобы он поменял свою жизнь и свои убеждения (в данном случае речь не только о женитьбе). Какой такой поворот судьбы? Нет, было бы прекрасно, если бы он жил так же, как сейчас, еще лет сто. Но ведь рано или поздно обязательно что-то произойдет. Болезнь. Смерть. Война? Или, наоборот – всемирная слава (хотя с какого перепугу?). Рухнет солнце за горизонт, и в полдень взойдет на небе луна?

Ведь что-то обязательно будет, и однажды он, Леонид Урманов, заглянет в глаза своей судьбе. И поймет в их отражении, чего он стоит. Не это ли самое страшное и самое интересное – узнать, сколько ты на самом деле стоишь? Все боятся этого и все одновременно надеются, что идут по цене золота…

– Ну вот, здесь остановите, – обмахиваясь платочком, сказала дама. – Ох, ну и жара!

– Что ты хочешь – июль месяц, – философски заметил ее супруг, вылезая из салона.

Они втроем, молча, вошли в прохладный подъезд. Больше всех волновалась Кристина. Ее супруг волновался за нее, а Урманов… Только сейчас он осознал, что через минуту увидит Марусю. Странное существо женского рода, у которого бог знает что творилось в голове…

– Главное, чтобы она с гуляния домой уже вернулась, – прошептала Кристина, открывая дверь.

В коридоре их встретила немолодая дама с пучком и в очках с подвешенной серебристой цепочкой, которая трепетала при каждом движении.

– Здравствуйте, – вежливо произнес Урманов. – Вы – мама?

Дама вздрогнула, побагровела и скользнула опять к себе.

– Да никакая она не мама! – с досадой прошептала Кристина. – Это соседка. Вы что, не в курсе, что Маруся живет в коммуналке?!.

Она постучала в противоположную дверь:

– Марусечка, ты дома?

– Да, – донесся до Урманова знакомый голос. – Заходи!

– Я не одна.

– Ты с Виталиком? Заходите вместе… – раздался грохот. – Ох, Егор, да что же ты делаешь!

«Егор», – мысленно повторил Урманов, но ничто в нем не отозвалось. Он толкнул дверь рукой и вошел в комнату.

На широкой кровати, застеленной пестрым покрывалом, сидела, поджав ноги, Маруся. Нежное, молочно-белое (несмотря на то, что весь июль жарило солнце) спокойное лицо, на котором зеленовато- серые глаза казались совсем прозрачными. Волосы – почти до поясницы. Острые тонкие колени, крошечные босые ступни… За ее спиной по покрывалу ползал некто в застиранных ползунках. На полу валялась большая пластмассовая пожарная машина – вероятно, это она сейчас свалилась с кровати…

В следующее мгновение Маруся вдруг ойкнула и закрыла рот ладонями. В ее прозрачных глазах был теперь только лед. «Кажется, она мне совсем не рада…» – догадался Урманов.

– Ты? – пробормотала она, а потом вскочила, подхватила младенца и отбежала к окну, точно он, Урманов (ну не бред ли?), собирался у нее этого самого младенца отнять. – Ты?!

В эту самую секунду Урманов понял, что ребенок, скорее всего, действительно его. Стала бы она так пугаться, если б к ней просто явился бывший любовник!

И тогда он посмотрел на ребенка. Довольно крупный младенец с темно-пепельными прядками волос на затылке, пухлыми крепкими руками обнимал Марусю за шею. «Неужели – мой?» – завороженно подумал Урманов. Он не собирался с пеной у рта доказывать обратное, всячески отбрыкиваться от ответственности, требовать проведения экспертизы, обвинять в чем-то Марусю и ее друзей – в данный момент его волновало совершенно другое.

Что делать?

О, этот извечный вопрос… Что теперь делать с этим маленьким человеком, который сидел на руках у Маруси и был Урманову вроде как не чужим?

– Мой? – спокойно, тихо спросил Урманов.

Маруся ничего не ответила, в ее глазах были только лед, раздражение и страх. «Мой… – окончательно осознал Урманов. – Я ей был нужен только как производитель, как самец. Потому она и сбежала потом от меня!»

И в этот момент ребенок, сидевший у Маруси на руках, быстро повернулся к гостю лицом. У него было обыкновенное младенческое лицо, ничем особенным не отличающееся и ни на кого конкретно не похожее – таких детей на каждом углу можно встретить. Они везде. Они сидят в колясках или на руках своих матерей, они неуверенно ковыляют по асфальту или самозабвенно лепят куличи в песочницах… Они глядят с журнальных страниц и с экрана телевизора в рекламе каких-нибудь памперсов. Дети вообще. Те самые создания, которые пугают всякого мужчину, дорожащего своей свободой.

Но это данное конкретное создание принадлежало ему, Урманову. Урманов никогда не хотел обременять себя детьми, но вот что теперь делать с этим, как его… Егором? Это уже не был ребенок вообще, это был его ребенок. Часть его самого.

Глаза Егора были темно-серые, как и у большинства младенцев. И в них отражался он, Урманов. Это было так странно, что у Урманова вдруг заломило в висках, стало трудно дышать, и он покачнулся. Словно сама судьба смотрела сейчас на него. Урманов смутно вспомнил, что два года назад тоже боялся взглянуть Марусе в лицо, потому как предчувствовал, что пропадет…

Урманов попытался вздохнуть глубже, но вместо этого вдруг стал падать. В первый раз в жизни он терял сознание, словно какая-то экзальтированная девица…

Впрочем, через несколько мгновений он пришел в себя. Виталий, стоявший сзади, успел подхватить его и, пыхтя, уложил на кровать. «Черт знает что такое!» – со стыдом и ненавистью ко всему окружающему миру подумал Урманов.

– Ой, мамочки! – услышал он кудахтанье Кристины Песковой. – Ой, мамочки, да что ж это творится… Леонид Андреевич, вам плохо? Вам плохо, да? Может, лекарство ему какое дать? – обратилась она к Виталию.

– Тинка, ты лучше воды принеси!