прекрасна. Я люблю тебя. Я тебя нисколько не ревную…»

Но именно поэтому Маруся и не могла отступиться!

Потому что Урманов не имел никакого права убивать Сеню.

Убить Арсения Бережного – ах, да это то же самое, что убить ребенка, невинного и чистого. Убить солнце. Убить небо. Убить то, что уже никогда, никогда, никогда не возвратится…

Маруся вернулась к себе в номер, умылась холодной водой. Словно во сне вышла к озеру, села на берегу, охватив колени руками. Ее любовь к Арсению и ее печаль были настолько велики, что сердце было готово вот-вот разорваться на кусочки.

– Маруся! А я тебя ищу…

Она вздрогнула, повернулась – рядом стоял Леонид Урманов.

– Ты искал меня? – без всякого выражения переспросила она.

– Ну да! Ты же сказала, что у тебя сегодня выходной… – Он сел рядом, положил ей голову на плечо. – У меня есть два билета.

– Каких еще два билета?

– Поехали на экскурсию, а? Там тетка в панаме всех с утра приглашает на экскурсию…

– На источник? – встряхнулась Маруся. – Что ж, поехали.

Битый час они тряслись в автобусе. Маруся молчала, глядя в окно, молчал и Урманов. Время от времени он брал ее ладонь в свои руки, вероятно, намекая на то, что Маруся теперь в некотором роде его собственность.

«Нет, он не влюблен в меня. Такие люди, как этот Урманов, ни любить, ни влюбляться не умеют. Некая заинтересованность во мне как в женщине – но не больше, – несколько отстраненно размышляла она. – Я для него – лишь подтверждение его мужской состоятельности. Потом он бы наверняка забыл обо мне или вспоминал бы с усмешкой, как большинство мужчин вспоминают свои победы. Да, я для него – обычный отпускной роман! Дурак…»

– …здесь, в середине девятнадцатого века, располагалась усадьба князя Трубецкого! – одышливо вещала экскурсовод в мегафон перед высыпавшими из автобуса туристами. – От нее остался лишь один фасад, но по нему мы можем судить, какое великолепное это было сооружение. Дух классицизма до сих пор тут витает! Пройдемте дальше. Здесь, на небольшой площадке у обрыва, расположен знаменитый источник…

Маруся и Урманов плелись в конце группы.

– …есть достоверные сведения, что в усадьбе Трубецких гостил проездом Александр Сергеевич Пушкин – наше всё, так сказать! Он пил воду из источника и остался очень доволен. Кстати, минеральный состав очень интересен… – экскурсоводша очень подробно перечислила его – вышло никак не меньше половины таблицы Менделеева. – А теперь вы можете сами продегустировать воду из источника. Не толкайтесь, граждане, соблюдайте очередь!

– Черт знает что такое… – усмехнулся Урманов, глядя на нервозную суету перед собой – граждане, вооруженные кружками и пластиковыми бутылками, очередность соблюдать не желали. – Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь в том, что всеобщего счастья никогда не будет.

– То есть? – рассеянно спросила Маруся. Она подошла к невысокому бортику, ограждавшему площадку, и наклонилась. «Метров десять, пятнадцать… И острые камни внизу! Если кто-то свалится – наверняка разобьется вдребезги».

– Я о том, что большинство из нас не способно любить ближнего своего. Собственные интересы, собственные потребности – превыше всего! Мы ненавидим своих соседей, мы ненавидим всех тех, кто стоит у нас на пути…

«Наверное, это он о себе», – сообразила Маруся.

– Осторожно, ты свалишься, – он слегка отодвинул ее от края площадки. – Так вот, мы все испытываем друг к другу нестерпимую неприязнь и отвращение – замечала ли ты? Толкаем этих самых своих ближних локтями, отшвыриваем слабых и зазевавшихся, рвемся вперед – точно там, впереди, нас ждет какой-то особенный приз. Готовы передавить всех на своем пути, лишь бы успеть на вечеринку…

– Ну, не все такие… Ты преувеличиваешь, – покачала головой Маруся.

– Я тебя уверяю! – со злостью воскликнул Урманов. – Ты же не слепая, ты тоже видишь то, что творится вокруг… Любят только самых близких, самых родных, а всех остальных ненавидят. Как это в Гражданском кодексе – первая линия родства, вторая линия родства… Дальше второй линии счастья уже нет. Вон посмотри – та толстая тетка в шортах готова убить пенсионера в «гавайке» только за то, что у старичка целая связка пластиковых бутылок и он намерен все их наполнить водой. Она ж его ненавидит так, как будто бедный дедушка вырезал всю ее семью!

– Другие – это ад, – пробормотала Маруся. – Есть такая пословица…

– Точно! Абсолютно точно! А хуже всего то, что люди не способны оценивать себя правильно. Кто признается в том, что он жадина или подлец?

– А кто ты? – вдруг спросила Маруся, глядя Леониду Урманову прямо в глаза.

– Я? – неожиданно растерялся тот. – Я не знаю… ты хочешь меня оценить? Ты хочешь понять, чего я стою?..

Он привлек Марусю к себе и коснулся губами ее щеки. Она попыталась осторожно выскользнуть из его объятий, но он держал крепко.

– Милая… какая же ты милая! – жадно прошептал Урманов, своим дыханием щекоча ей шею. – Хочешь быть моим судьей? Ну что ж, суди меня, скажи – кто я, чего заслуживаю?..

Этот разговор, видимо, воспринимался Урмановым как игра, как шутка, но Марусе было совсем не весело. «Ты – негодяй и убийца. Ты заслуживаешь смерти!» – она едва сдержалась, чтобы не выкрикнуть это ему в лицо.

– Но нет, нет – ни ты, никто другой… никто не может судить, – сам себе возразил Урманов, прижимая Марусю к себе. – Это все слишком сложно, слишком субъективно… Для кого-то я, может быть, подлец, а для кого-то – самый лучший человек на свете, – он опять поцеловал ее.

– Тогда что же есть истина? – дрогнувшим голосом спросила Маруся.

Урманов задумался, потом изрек торжественно:

– А истины нет!

– Как? – нахмурилась Маруся. – Что же тогда есть?

– Я же говорю – ничего! – с торжеством повторил Урманов. – У каждого своя правда, и мы не можем знать, у чьей правды больше прав на существование, а у чьей меньше. Даже вещи очевидные, безусловные, казалось бы, могут обернуться совершенно неожиданной стороной. И наоборот… Зло становится добром, а добро – злом.

«Выходит, он оправдывает свое убийство… – догадалась Маруся. – Этот Урманов пытается доказать себе, что ничего злодейского не совершал!»

– А убийство? – словно нехотя спросила она.

– Ты имеешь в виду сознательное лишение другого человека жизни? А казнь преступника – что это такое тогда?

Маруся отвернулась, глядя вниз. Камни блестели острыми гранями, между ними росла трава. Урманов – преступник, и то, что она сейчас совершит, будет называться казнью…

– Я думаю, особо мудрить не стоит, – неожиданно обретя уверенность, спокойно произнесла Маруся. – На самом деле истина очень проста, и она лежит на виду, надо только уметь ее увидеть. Она в нас самих, и единственное, что требуется, – понять ее.

– И что же ты поняла? – с ласковой улыбкой спросил Урманов.

Он стоял теперь, опершись локтями на балюстраду, в умиротворенной, разнеженной позе. Урманов, этот разглагольствующий убийца, явно любовался Марусей. Туристы уже набрали воду и теперь послушно брели вслед за экскурсоводшей в панамке к автобусу. Никто из них и не думал оглядываться.

Если толкнуть Урманова, то он легко свалится вниз, на камни…

«Я поняла, что ты не имеешь права жить», – хотела сказать Маруся, но вместо этого вдруг спросила:

– Леонид, а кем ты работаешь?

– Я? О, у меня очень интересная работа! – засмеялся он. – Уникальная, можно сказать… Я инженер.