берегу сыновей генерала, а они, наоборот, часто подбегали к ним, интересовались, как дела у них, и иногда рыбаки дарили им рыбу, еще живую. А они выпускали ее в море.

Тогда, в тот самый день, Муса, подвернув штаны, смело бросился в воду и вдруг почувствовал, как песчаное дно ушло из-под ног. Волна отступала и тащила его за собой. Конечно же, брат успел подхватить его – он был юнкером и не из худших, он готовился тоже стать генералом, а вот Мусе до генеральских эполет было далеко. Зато до хорошего подзатыльника как нельзя близко…

И тогда Муса, сидя на песке и просушивая на себе одежду, спросил брата – а что будет, если рядом не станет тебя? И брат подумал и сказал – ничего. Я всегда буду рядом…

А потом прилетел вертолет. Заметив заходящую со стороны Эльбруса черную точку, стремительно превращающуюся в страшно шумящую винтокрылую птицу, они вперегонки припустили к дому. Припустили, чтобы у входа столкнуться с отцом. Отец был необычайно серьезен, он надевал свой полевой мундир, а мать пыталась ему помочь. Когда они подбежали к нему и спросили – а можно, они полетят на вертолете с ним, – отец коротко улыбнулся и сказал – не сегодня. Полетаем потом. Скоро. Когда я вернусь.

И пошел к вертолету.

Но вертолет больше не прилетел, он не привез отца назад. Ни в этот день, ни на следующий…

Через два дня мать решила ехать. Она собрала их, и они поехали на автобусе, машина была, но мать не умела ее водить. Она вообще мало что умела, если не считать домашнего хозяйства, но она любила их и отца, а это было самое главное. Вот только защитить их от внезапно сошедшего с ума мира она не могла. Никто был не в силах это сделать.

На въезде в Тегеран их остановил военный патруль – это были несколько солдат, большой внедорожник, такой же, в каком возили папу, но не белый, а серо-пятнистый, и бронетранспортер. Никто из них не ждал ничего плохого от солдат – ведь отец часто брал братьев в дивизию, и все солдаты любили их, маленьких сыновей генерала, а порученец отца майор Фарбуб даже тайком от отца разрешил Мусе сесть за руль того самого большого белого внедорожника и сделать несколько кругов по стоянке. Конечно, он сидел рядом, но ведь Муса был за рулем. Только Аллах знает, как был счастлив в тот момент этот семилетний мальчишка, оседлавший стального коня.

Солдаты поднялись в салон автобуса и пошли между сиденьями, проверяя у каждого документы. Это делалось быстро, потому что солдат было немного, а машин много, и за постом уже образовался большой хвост машин, в которых сидели истекающие потом водители. Раскрыл-посмотрел-вернул, раскрыл- посмотрел-вернул, раскрыл-посмотрел…

Когда мать протянула свои документы, солдат почему-то запнулся, перелистал коричневую книжечку паспорта еще раз, и мать обеспокоенно спросила его – все ли в порядке? Солдат ответил, что да, но нужно показать эту книжечку начальнику, он должен ее посмотреть, и вышел из автобуса. А потом в салон автобуса вошли уже трое, в том числе майор САВАК, и сказали, что они должны пройти с ними. Сопровождаемые взглядами других пассажиров автобуса они вышли из него и сели в уже стоящий рядом и заведенный внедорожник – там позади два ряда сидений, и люди садятся друг напротив друга. Они сели на одну длинную скамейку, а напротив них сели майор и солдаты, и Муса потянулся к автомату одного из них, он всегда интересовался оружием и у отца в дивизии всегда бежал «инспектировать» оружейку. А солдат крикнул: «Нельзя!» – и ударил его по руке, Джабраил возмутился и крикнул: «Как вы смеете, я юнкер и сын генерала?!» Тогда майор ударил его…

А потом они узнали. Их отец предал Светлейшего и попытался убить его, поднять мятеж и бросить дивизию на один из дворцов Светлейшего. Наказание за это – смерть, смерть всем, в том числе и им. Но Светлейший, в бесконечной мудрости и человеколюбии, предлагает им доказать, что они – не из рода предателя. Просто нужно было выйти и крикнуть: «Ты мне не отец! Ты мне не мать! Отрекаюсь от вас, гореть вам в геене огненной!» Вот и все, что нужно сделать, и тогда Светлейший поверит вам, что вы – не предатели, и окружит вас заботой и вниманием, как сирот, оставшихся без родителей.

Потом их привезли в какое-то место на большом грузовике – они стояли в кузове, а рядом с ними стояли еще несколько детей, детей других офицеров части. За все время поездки, когда их нещадно трясло и колотило о стенки кузова, ни один из них не заговорил с другим, и ни один из них не посмел поднять на другого взгляд. Потом грузовик приехал, их выгрузили из кузова, и оказалось, что это безлюдное предгорье, оцепленное войсками, там стоят несколько машин, а вдалеке ждут своего часа одичавшие собаки и шакалы – тела казненных всегда не хоронили, а отдавали диким зверям на растерзание. Еще там были виселицы – добротные такие виселицы, сделанные из дерева, которого в безлесной Персии никогда не хватало. Не хватало на все, кроме виселиц.

Процедура была простой. Из одной из машин выводили одного за другим офицеров, из других – их семьи, у кого они были, и везло тем, у кого их не было. Вели всегда под руки – никто не мог идти своими ногами. Судья – или тот, кто был здесь за судью – читал приговор, потом к офицеру подводили членов его семьи, и они должны были отречься от него, осыпая его проклятьями. Потом приговоренного волокли вешать.

Их отца вывели восьмым, так же как всех, его вели под руки – не потому, что боялись, что сбежит, а потому, что он не мог идти от побоев. Потом, уже будучи взрослыми, они узнают, что на заговорщиках натаскивают молодежь, львят из Гвардии Бессмертных, верней тех, кого только собираются принять туда. Нет ничего страшнее, чем двенадцатилетний пацан из нищего захолустья, которому дают в руки полицейскую дубинку, подводят к связанному офицеру и говорят – бей. Он превращается не в льва, он превращается в озверевшего от крови и вседозволенности пса, которого уже нельзя переучить, которого можно только застрелить. Раису нужны были те, кто будет рвать зубами его армию, если та вздумает посягнуть на него, и так они воспитывались.

Потом вывели мать – она не была избита, но ей связали руки, и она шла неровно, спотыкаясь и едва не падая…

– Говори! Кто перед тобой?! – потребовал саваковец.

– Муж мой…

– Говори! Перед тобой грязный шакал, укусивший кормящую его руку!

Мать посмотрела на них, потом на саваковца.

– Это муж мой!!!

Пустыня дрогнула от крика, и несколько молодых львят по сигналу офицера набросились на их мать, оттащили ее в сторону и начали пинать ее и прыгать на ней, пока она не замерла на земле в неподвижности смерти. А братья на все на это смотрели.

Саваковец сделал знак и к отцу подвели Джабраила.

– Говори! Кто перед тобой?!

Джабраил с мольбой посмотрел в лицо избитого ими отца.

– Отрекись… – шевельнулись окровавленные губы, – отрекись.

Саваковец ударил отца дубинкой по спине, и тот закашлялся, выхаркивая в пыль темные сгустки из разбитого рта.

Отрекись…

– Передо мной не отец, а грязный шакал, укусивший кормящую его руку, будь ты проклят на земле и на небесах, у меня нет отца, я сирота…

После этого то же самое сказал и Муса. А потом его отца повели вешать и когда повесили, один из львят, видя, что предатель не умирает, прыгнул и уцепился за ноги, чтобы приговоренный умер побыстрее.