автобус, это ловушка! Идите все по домам! – и тут же почувствовала, как уже вновь очутившийся рядом шакал начинает ее трясти, раскачивать из стороны в сторону для того, чтобы шмякнуть головой о борт автобуса. Оказывается, мгновенная смерть тоже страшна… да еще как… помогите!!!
- Проснись, Валия! Тебе страшный сон.
На секунду Валя подумала, что страшным сном было вообще все, начавшееся со вчерашнего вечера, а над ней склоняется ее милый, родной Лев Аллаха. Но перехватив его взгляд, поняла – шакал. И все правда, а сном было лишь то, что Валя решилась протестовать. Сможет ли она это на самом деле?..
Тянулась глухая ночь.
27
Людмила Викторовна закончила проверять тетради, да так и осталась сидеть, вложив ручку в последнюю из них и устремив взгляд в окно. Ее мысли занимало недавнее посещение секции восточных единоборств. Пока еще она не приняла никаких мер по ограждению своих учеников от опасности, только раздумывала, как это лучше сделать. Тетя Дениса Короткова обещала ей поддержку своего Комитета – но только через несколько дней, потому что сейчас им необходимо устроить одно срочное дело. Таким образом, оставалось ждать. Подводя итоги, касающиеся ее лично, Людмила Викторовна мысленно хвалила себя: она поступила правильно, не клюнув на подброшенный ей крючок мужского интереса, читавшегося в глазах Кима. Даже если допустить, что приманкой на крючке было искреннее чувство. Проглотив такую наживку, Людмила неизбежно оказывалась втянутой в иное мировоззрение, и тогда уже не смогла бы с полной отдачей защищать детей.
Одно время она боялась, не станет ли каратист ее преследовать. Если он в самом деле обладает какими-то парапсихологическими знаниями и приемами, то Людмила вполне могла оказаться их жертвой. Ведь сама она в этом не смыслит, ей нечего противопоставить Киму на этом поле. Противник силен, ты беззащитна – тут есть над чем задуматься…
Но пока каратист никоим образом не напоминал о себе, не встречал ее на улице и не звонил по телефону. Может быть, все и обойдется. Жалобу на секцию восточных единоборств подпишет не только школа, но и Комитет, в котором работает тетя Дениса, – так что это не будет выглядеть личной инициативой Людмилы Викторовны. Ну, а что касается мелькнувших на мгновенье надежд… что ж, ей, видимо, на роду написано оставаться старой девой. Никто не собирается ее расколдовывать, и надо с этим жить. Каменное кольцо женской невостребованности – оно ведь в то же время и защищает от многих опасностей, которым подвержены красивые, любимые, пирующие на празднике жизни.
Как ни странно, Людмиле теперь частенько докучал человек, совершенно не подходящий на роль поклонника, – школьный психолог Артур Федорович. Он наведывался в класс вечером, когда ребята уже разойдутся по домам, мешал заниматься делом (вот сегодня его нет – она все тетради за неделю проверила), с неутомимым рвением расспрашивал о жизни. Его интересовало буквально все: где она была, что делала, о чем думала, с кем про что говорила. Конечно, Людмила не выдавала своих сокровенных тайн, но и совсем не отвечать было бы невежливо.
Она предпочитала держаться золотой середины. Где была? Да здесь, конечно же, в школе. Каждый день, кроме выходных, она проводит здесь: ведь у нее полная недельная загрузка. Что делала? Конечно, вела уроки. О чем думала? Да разве здесь дадут о чем-нибудь подумать, Артур Федорович, миленький! Только успевай следить за детьми, а до раздумий, как говорится, руки не доходят!
Иногда он делал ей комплименты: и такая-то она умная, и своеобразная, и уж так-то приятно с нею беседовать! Людмиле оставалось только недоумевать: неужели в моду вошли вдавленные лягушачьи лица и манера держаться синим чулком? Наверное, так и есть, ибо впервые в ее жизни один за другим появилось два мужчины, проявляющие к ней внимание.
За дверью покашляли, и немолодой, хорошо поставленный голос манерно произнес «Разрешите войти?» Значит, опять принесло Артура Федоровича. Ничего не поделаешь, как гласит французская пословица: «Когда вспоминают о солнце, видят перед собою его лучи».
- Я вам помешал? – Лицо старика изобразило озабоченность, хотя он не мог не догадываться, что мешает ей из разу в раз, с уже установившимся постоянством.
- Входите, Артур Федорович. Садитесь.
- Благодарю вас. Ну и денек, все вокруг бегают как сумасшедшие, а между тем никакой причины для беготни как будто не видно… А у вас что новенького?
- Никаких особенных новостей. Вот тетради проверяю.
- Ах эти тетради, куда от них только деться! – театрально закатил глаза психолог, сам никогда, по-видимому, не занимавшийся этим каторжным учительским трудом. – Скажите, Людмила, – а дома вы тоже их проверяете?
- Случается. Почему вы спрашиваете?
- Мне было бы очень интересно узнать, чем вы занимаетесь дома. Такая целеустремленная женщина…
- Дома, Артур Федорович, все женщины одинаковы: стирка–плита–уборка…