призрака долго еще волосы шевелились на голове. Особо нервные женщины шептали, что поняли, о чем рыдала страдалицы в белом: та рассказывала, что прежний хозяин-купец застал ее с любовником и замуровал заживо.
Уже через несколько месяцев напуганные жильцы дома Игумнова завалили профком и начальство Гознака прошениями о том, чтобы им подыскали другое жилье. Да и по вечерам в клуб приходило все меньше и меньше народу. Так что фабрика решила отказаться от особняка. Ну не годился он для жилья, да и для клубного веселья тоже!
Однако это был громадный и вместительнейший особняк в центре города. Так что через пару месяцев у него появились новые хозяева – осенью 1925 года там обосновалось некое закрытое заведение. Проход на территорию оцепили, и вход стал только по пропускам. Одно было известно местным жителям – в доме Игумнова обосновались люди в белых халатах. Значит, там, скорее всего, какая-то секретная больница.
Но жители не угадали. В доме Игумнова поселилась лаборатория по изучению мозга скончавшегося год назад, в 1924 году, вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина.
Известно, что тело Ленина решено было забальзамировать и навсегда увековечить в новопостроенном мавзолее на Красной площади. И вот мистическая ремарка истории. Мавзолей поручили возвести архитектору Алексею Щусеву. Был он очень верующим человеком, строившим до советского времени соборы и церкви в городах и монастырях. Казалось бы, странный выбор – поручить возведение «храма вечного сна» величайшего коммуниста (то есть безбожника) верующему архитектору. Но этот парадокс обретает верные очертания, если понять: коммунисты-соратники готовили Ленина не просто на место символа мировой революции, но на место нового непогрешимого и могущественного божества, которому будут поклоняться миллионы людей нового времени. Оттого и мавзолей его должен был стать воистину божественным сооружением.
Только вот знаете, почему сам Щусев решил когда-то в юности стать архитектором? Оказывается, в конце XIX века он приехал в Москву и увидел дом Игумнова. Юноша был столь поражен и впечатлен этим зданием-дворцом-теремом, что дал себе слово научиться создавать такую же красоту.
Украсил ли столицу мавзолей Ленина, созданный Щусевым, – вопрос спорный. Однако не будь дома Игумнова, не было бы и сооружения на Красной площади, где и по сей день лежит тело Ленина.
Вот только это многострадальное тело вождя утеряло мозг. Его вынули, дабы изучить. И не в целях чистой науки, а для того, чтобы доказать, что мозг коммунистического вождя исключителен и отличается от мозгов всех прочих людей планеты. Чего только не придумают идеологи от науки! Вот и решили они отыскать следы особой гениальности ленинского мозга, доказать, что он является «выдающимся образцом человеческой природы». Для поиска всех этих доказательств и была создана секретнейшая лаборатория в доме Игумнова.
Представляете, как прекрасный особняк в старорусском стиле, украшенный золотым декором, цветными изразцами, мрамором и дивным паркетом, весь провонял карболкой и трупным запахом! В парадных залах кругом столы со срезами ленинского мозга. На паркете следы физиологических растворов, ужасный вид которых можно принять, пардон, за блевотину… Словом, коммунисты не пощадили даже своего вождя, выковыряв его мозг…
Своих специалистов, правда, еще не было. Но ведь все преодолимо! Из Германии пригласили немецкого нейробиолога Оскара Фогта. Привезли новейшую аппаратуру. Работали днем и ночью. Ведь расшифровав ленинскую гениальность, поняв, что и как, можно было сконструировать сверхчеловека – и не какого-то там буржуазного, а коммунистического!
Но доказать, что мозг Ленина превосходит мозги обычных людей, взятые, между прочим, с кладбищ, так и не смогли. Оказалось, что мозг великого вождя весил всего 1340 граммов, то есть не дотягивал даже до средней нормы обычного человека. Извилин было тоже не больше, и плотность тканей обычная, не считая пораженных атеросклеротическими бляшками сосудов.
Потерпев неудачу с изучением ленинского мозга, обратились к другим. Ведь возможно, то, что не удалось доказать по отношению к одному вождю, можно доказать, если взять на анализ мозги других выдающихся членов партии. Лабораторию расширили. В 1929 году она уже была возвышена до статуса Института мозга. Конечно, по здравому разумению в изучении мозговых структур нет ничего запретного или шокирующего. Шокирующим было ожидание результата – необходимость во что бы то ни стало доказать, что мозги коммунистов и им сочувствующих во всем превосходят других.
С 1930 года дело поставили на поток. В 1934 году газета «Правда» известила советский народ, что «научный коллектив Института мозга подготовил и изучает мозги Клары Цеткин, Луначарского, Цюрупы, Маяковского, Андрея Белого, академика Гулевича». Потом вынули мозги из голов Станиславского, Собинова, Горького, Багрицкого, Кирова, Куйбышева, Мичурина, Циолковского, Павлова – да целой страницы не хватит, чтобы перечислить всех. К концу 1930-х годов институт гордился огромной коллекцией. И места в особняке ему уже не хватало. Так что в 1938 году институт переехал в более обширное помещение.
И ведь что показательно! Нервы у нейробиологов и других исследователей были столь крепкими, что бродящие по ночам призраки старинного архитектора и танцовщицы в белом нисколько их не пугали, хотя говорят, бедняги-призраки пытались выселить захватчиков в белых халатах как могли – шумели, плакали, выли. Но что какие-то призраки людям, ежедневно препарировавшим мозги самого вождя мирового пролетариата?!
А вот простые люди (уборщицы, мусорщики и прочий младший обслуживающий персонал, как сказали бы мы сегодня) часто в темное время суток ужасались и даже теряли сознание от страха. Еще бы! В темных комнатах и коридорах теперь можно было встретить не только страшные тени архитектора-самоубийцы и замурованной танцовщицы, но и Ленина, Кирова, Горького и других великих «деятелей советского общества и культуры», чей мозг послужил материалом для научных работ.
Французские комплименты, или Предупреждение бабушки
Белая роза увяла без слез в эту ночь.
Голуби утром мелькнули – и кинулись прочь.
В 1938 году дом Игумнова, казалось, наконец избавился от ужасных обитателей. Институт мозга выехал. Дом помыли, почистили и стали предлагать другим «хозяевам». Но ни одно ведомство не осмелилось взять его на баланс. Словно все помнили проклятие, наложенное на особняк его создателем, несчастным архитектором Николаем Поздеевым: «Никто по-настоящему не будет жить в нем!»
Но ведь не ломать же! Даже коммунисты понимали, что особняк сей невиданно красив. Вот тогда и порешили – если боязно самим, сдадим-ка дом в аренду. Ведь если не «жить по-настоящему», так вполне можно наездами! Да и вообще – сдадим дом буржуям-капиталистам, пусть они и разбираются! Легенд местных они не знают, а на красоту дома позарятся.
И вот в 1938 году особняк передали послу Франции в СССР. Посольские работники, как известно, приезжают и уезжают. Никто не станет считать своим реальным домом хоть и самый распрекраснейший особняк в чужой стране.
Французы окончательно отмыли дом от карболки, реактивов и мозговой жидкости. Подновили, подустроили. И стал дом Игумнова посольством Франции, а с 1979 года – и личной резиденцией господина посла. Послы, конечно, менялись. Но отношение к старинному особняку – восхищенное и благоговейное – передавалось всем.
Супруга одного из послов, господина Жака Каде, госпожа Элизабет, рассказывала, как французские архитекторы, стараясь не затронуть саму сущность «русского терема», «привели все в порядок».
«Мы восстановили рисунок паркета в парадных комнатах, – говорила Элизабет. – Медные бра и жирандоли после чистки приобрели первозданный вид. Когда мы живем в домах с историческим прошлым, мы всегда стараемся охранить оригинальный стиль. А если он в чем-то нарушен, восстанавливать его. Мы привели в порядок всю деревянную резьбу в комнатах, дверные панели и обрамление окон».
Госпожа Каде много поездила по миру со своим мужем-дипломатом. «Но то, что я увидела, войдя в дом Игумнова, меня потрясло: резное дерево, медь, бронза, керамика всех цветов. Я восхищаюсь этим домом так же, как я восхищаюсь Россией. А если я что-то люблю, мне хочется вкладывать в это всю душу», – говорила она.
Послы менялись. Супруга еще одного чрезвычайного и полномочного посла Франции, госпожа Полин де
