наличия. Как-никак элиты обладают определенной властью, сосредоточенной в известных институтах, и представляют интересы разных групп избирателей. В силу этих особенностей и различий власть элит оказывается локальной и ограниченной. Чтобы быть по-настоящему эффективными, чтобы выполнить то, чего они в одиночку выполнить не в силах, они должны объединять свои силы.
Кооперация в деле создания страха приобретает наиболее характерную для Соединенных Штатов форму. Она основывается на сделках и обмене, где одни элиты дают другим то, чего недостает последним, и процесс этот носит взаимный характер. Например, Гувер был полномасштабным строителем империи, но его империя нуждалась в содействии Конгресса, который должен был оплачивать счета. Таким образом, Гувер поставил плюрализм на службу подавлению. Его стратегия состояла в намеренных утечках информации к ключевым фигурам в Конгрессе, агенты ФБР служили шоферами у членов Конгресса в Вашингтоне и выполняли их разовые поручения. Согласно утверждению советника Трумэна генерала Тома Кларка Гувер «был весьма щепетилен в своих отношениях с Конгрессом». И получал за это свою плату. Когда после окончания войны Трумэн представил в Конгресс проект бюджета для ФБР и Бюро стратегических служб, предшественника ЦРУ, Конгресс урезал бюджет БСС на 4 млн долл. и увеличил ассигнования ФБР на 7 млн. Из двадцати двух последних бюджетов, предложенных Гувером, только два были пересмотрены Конгрессом и в обоих случаях в сторону увеличения51.
Когда сделки и обмен не приносят желаемого эффекта, элиты всегда могут обратить оружие насилия, применяемое ими к жертвам, на конкурирующие элиты. К примеру, одним из самых роковых решений Трумэна был изданный им в марте 1947 года указ 9835, который предписывал проводить расследования в отношении всех федеральных служащих на предмет политической неблагонадежности и узаконивал увольнения и отказы в приеме на работу каждого заподозренного в коммунистических симпатиях. Более любого другого правительственного акта указ 9835 оледенил политическую атмосферу: стало сложно придерживаться левых убеждений и не испытывать при этом страха перед санкциями. Впрочем, Трумэн неохотно шел на издание указа 9835. Он был убежден в том, что опасность проникновения коммунизма в страну преувеличена, она легко может быть предотвращена не столь репрессивными мерами, и боялся, что указ 9835 лишь увеличит могущество ФБР, которое он уподоблял гестапо и советской тайной полиции. Историки до сих пор не пришли к единому мнению о том, почему президент все же издал этот указ; одной из причин его появления они называют страх перед местью Гувера и конгрессменов- республиканцев ему самому, его партии и исполнительной власти52.
Элиты, которые организуют коалиции страха, подобно Гуверу и консерваторам в Конгрессе, объединившимся против либеральных демократов, неохотно к ним примкнувших, предвидят не просто немедленную утрату привилегий, но угрозу для их власти и общественного положения, т. е. оснований для пользования привилегиями в будущем. Такие ситуации выявляют сочетание рациональных соображений и резкое изменение моральной атмосферы, что является симптомом политического страха. Элиты ценят материальные составляющие своих привилегий, но при этом они уверены, что привилегии принадлежат им по праву. Это убеждение подтверждается более широким образом политического пространства, в котором высокое положение приравнивается к благосостоянию и выживанию общества. В их глазах, неравенство — это не просто социальная лестница, но форма правления, при которой высшие ожидают и получают почтение от низших. Такое правление, по мнению элит, способствует единству общества и его жизнеспособности. Без этого правления все рухнет. Например, Эбигейл Адамс однажды высказала пожелание, чтобы ее муж Джон[43] и его коллеги «помнили о дамах», когда они будут принимать законы молодого государства. Адамс немедленно представил ей картину общественного упадка, который возникнет, если принять ее предложение. «Наша борьба, — заявил он, имея в виду американскую революцию, — развязала руки правительству повсюду». «Дети и подмастерья» ныне «непослушны», «школы и колледжи» стали «неспокойны», черные рабы «дерзки с хозяевами». «Этому не будет конца», — мрачно заключил он53. В более близкие к нам времена, когда Верховный суд отменил закон штата Техас, запрещающий однополые сексуальные отношения, судья Антонин Скалиа предсказал «полномасштабное крушение нынешнего общественного порядка» и конец законов, запрещающих «двоеженство, однополые браки, инцест, проституцию, мастурбацию, супружеские измены, внебрачные связи, скотоложество и сквернословие»54. Похоже, что даже в век постмодернизма самые умеренные попытки ограничить неравенство могут вызвать в умах картины вселенского неустройства, подобные той, что представилась одному первосвященнику предмодерна. «Так возникает восстание, как вы понимаете, первое и величайшее, и глубинный корень всех наших грехов, первая и главная причина всех мировых бедствий и личных страданий (горя, болезней и смертей) и, что бесконечно страшнее всего перечисленного, также причина смерти и вечного проклятия»55.
В рамках элит немногие обстоятельства могут пробудить это ощущение вселенской угрозы — и соответствующую потребность в сотрудничестве элит — более остро, чем война и слухи о ней, так как война находится в противоречии с общественным порядком. С одной стороны, угроза или реальность военного нападения требует единства общества, единства, которое смягчило бы разногласия. С другой стороны, войны расшатывают сложившиеся установления, возникает угроза того, что другие люди придут к власти и опрокинут прежние элиты. Взять ли белых плантаторов после Гражданской войны в США, российского царя после Первой мировой войны или Линдона Джонсона во время войны во Вьетнаме — история полна примеров падения элит после военных поражений или неспособности достичь быстрой победы. Кроме того, современная война может оказывать влияние на повседневную жизнь людей, выводить на историческую сцену новых действующих лиц и классы56. Рядовые граждане, возбужденные грандиозной исторической драмой, посылают своих сыновей и дочерей на поля сражений или в заводские цеха с целью выдвигать давно подавлявшиеся требования продвижения вперед. Кладя конец десятилетиям неравенства, войны побуждают низшие классы подняться, что способствует опасениям элит за свое господство. Чтобы противостоять вызовам снизу, элитам приходится прибегать к плетению тонких кружев, смешивая страх народа перед врагом со своим собственным страхом перед движением к внутренним реформам. Эти кружева не суть цинизм: многие элиты искренне считают, что реформаторские движения несут в себе угрозу их власти, национальному единству и гражданскому порядку, а в военное время эти три компоненты составляют неразрывное триединство.
Мы могли наблюдать такое смешение внешних и внутренних страхов элит во время холодной войны. Дж. Эдгар Гувер, до сих пор не оцененный столп антикоммунизма, был рожден и воспитан в Вашингтоне рубежа столетий, который в то время представлял собой северный аванпост «южной, белой, христианской цивилизации малых городков». Расизм и сегрегация были краеугольными камнями его убеждений; религиозный плюрализм означал, что лютеране, пресвитериане и методисты в вере находились бок о бок. Когда Гувер считал коммунизм угрозой для цивилизации, он имел в виду именно такую цивилизацию. Поэтому он и направлял деятельность ФБР против каждого — от Национального агентства по содействию прогрессу цветного населения и Мартина Лютера Кинга до Сэмми Дейвиса-младшего и Сесара Чавеса[44], против всех, кого считал «частицей врага, опасного для американских ценностей» (как он позднее выразился в отношении женского движения), и тем самым угрозой для «внутренней безопасности нации»57. Гувер нашел множество союзников своих кампаний среди консервативных конгрессменов, видевших красное буквально в каждом мазке «Нового курса». По словам одного влиятельного сенатора от Северной Каролины, «отказываясь от принципов добровольности [капитализма, основанного на принципе
Взгляды такого рода активно влияли на репрессивную политику антикоммунизма в Соединенных Штатах, которая была направлена не только против Коммунистической партии, но и против движений за
