— Ты говоришь только о детях Дана! — гневно воскликнул Филипп. — А мой, мой ребенок для тебя ничего не значит?!!

Тина соскочила с колен Филиппа и, прямо глядя в его глаза, с непередаваемой грустью и болью сказала:

— Значит, Филипп! Но подумай сам, что его ждет!.. Признать его ты не сможешь. Видеться с ним тоже. В лучшем случае, ты посмотришь на него издали. Филипп, у него не будет отца. Он будет расти без твоего участия. В результате, ты и он будете абсолютно чужими людьми. Это очень страшно, Филипп! А не дай Бог, станет известно, что его отец — ты. Его не оставят в покое! Это будет ужас!!! Не говоря о том, ЧТО и КАК я объясню Лие и Гарри!.. Нас, меня и всех моих детей, ждет кошмарная жизнь! Кошмарная!!! — Тина глубоко вздохнула и печально добавила: — Я не хотела ставить тебя в известность о своей беременности. Я хотела… все… сама. Я же знаю… знаю, Филипп!.. как больно и тяжело тебе! Знаю! Но если бы ты только мог представить, как тяжело мне!.. Невыносимо тяжело!!! Сколько бы я ни пряталась за всеми своими самыми убедительными доводами и рассуждениями, я знаю, что прощения мне не будет никогда! И эта боль останется со мной навсегда… до конца жизни!.. Но поступить иначе я не могу. Прости!.. Прости меня, Филипп!!! — с отчаяньем воскликнула Тина. — Я разбиваю тебе сердце, которое подарило мне столько тепла и нежности, столько любви!!! Но я не могу, не могу, не могу поступить иначе!!! Прости меня! Прости!..

Тина громко, навзрыд, заплакала, закрыв лицо руками. Филипп с силой стукнул сжатыми кулаками по подлокотникам кресла, резко поднялся и шагнул к ней. Она безвольно опустила руки, поникла и подняла к нему полный пронзительной боли и страдания взгляд. Филипп обнял ее, прижал к груди и, стараясь сдерживать собственные силы, прошептал:

— Тина, не надо, успокойся… Я не знаю, почему и за что, но, наверное, мы должны … пройти и через это!.. Господь Всемогущий!!! — потеряв выдержку, воскликнул он. — Помоги вынести все это! Как же я хочу верить, что когда-нибудь все-таки буду счастлив с любимой!!! И когда же, наконец, я раздам долги, которых не делал?!! Когда, Господи?..

Они стояли, крепко прижавшись друг к другу, с отчаяньем и болью сознавая, что Реальность Жизни оказалась суровой и беспощадной к ним.

Дети были в школе. Тина лежала, уткнувшись лицом в подушку. Ей не хотелось двигаться, есть, пить, думать. Если бы было можно забыть, забыть, забыть обо всем!.. А главное, забыть о том, что предстояло. Но она должна. Должна!.. Обязана. Иначе… Господи, где взять силы?..

Мысли Тины прервал раздавшийся звонок. Тина поднялась с дивана, медленно дошла до двери и распахнула ее. На пороге ее дома стоял… Филипп.

Он захлопнул за собой дверь, стремительно шагнул к Тине и осторожно обнял ее, уткнувшись лицом в ее макушку.

— Филипп, ты сошел с ума!.. Тебя могут увидеть… — тихо упрекнула его Тина.

— Не волнуйся об этом, родная, — прошептал он.

Филипп немного отстранился и внимательно оглядел Тину, отметив ее несчастный измученный вид.

— Как ты себя чувствуешь, любимая? — заботливо спросил он. — Может быть, будет лучше, если ты ляжешь?

— Да… пожалуй…

Он подхватил ее на руки, огляделся, пытаясь сориентироваться, затем прошел в комнату, осторожно опустил Тину на диван, прикрыл пледом и сел около, с нежностью проведя рукой по ее волосам и плечам.

Тина посмотрела на него тоскливым потерянным взглядом. Ее глаза наполнились слезами, и она едва слышно выдохнула:

— Филипп…

Неожиданно для себя Тина заплакала.

Он наклонился, ласково обнял ее и горячо произнес:

— Не плачь, любимая… Пожалуйста, не плачь… Послушай, что я скажу. Я все продумал. Все!!! Тина, любимая, поверь, все у нас будет хорошо. Нам нужно только подождать. Пройдет 5–6 лет, Гарри и Лия вырастут, и мы им все объясним. Они все поймут. Тогда мы с тобой сможем пожениться. Что такое 5 лет? Пустяк! Главное, мы будем вместе. А через пять лет мы будем совсем не старые и успеем нарожать столько детей, сколько захотим! Видишь, как я все хорошо продумал, любовь моя? А вспоминать о том… что произошло сегодня, не надо, любимая. И плакать больше не надо. Пожалуйста, верь мне. Все у нас будет замечательно! Я очень люблю тебя, Тина. Я буду терпеливо ждать того момента, когда смогу назвать тебя своей женой. Я никогда не оставлю тебя и буду любить всегда.

Он покрыл нежными короткими поцелуями ее лицо, с сожалением замечая, что Тина по-прежнему безутешно и горестно плачет.

— Ну что ты, любимая… Все у нас будет хорошо…

Она вдруг закрыла лицо руками, не находя в себе сил после его слов прямо смотреть в его глаза и преодолевая спазмы, душившие горло, глухо прошептала:

— Филипп… не будет… Ничего не будет!.. Пойми… больше не будет… НИЧЕГО…

Филипп замер и почти беззвучно спросил:

— Тина… любимая… почему?..

Она, решившись, глубоко вздохнула и, по-прежнему пряча лицо, едва-едва слышно произнесла:

— Филипп, забудь о браке со мной. Он невозможен. Невозможен потому… потому… потому что я… я… я никогда не смогу… родить ребенка…

Она сразу пожалела о том, что сказала. Но отступать было поздно. Тина была убеждена, что должна, обязана, как и решила, идти до конца. Но она и представить не могла, как тяжело и мучительно будет это сделать. А главное, что последует за ее словами.

Филипп вдруг громко, протяжно застонал, словно смертельно раненый зверь, а затем, уткнувшись лицом в ладони, зарыдал.

— Вот оно… страшное возмездие… за мое согласие!!! — повторял он. — Как же жестоко ты наказал меня, Господи!!! Как мне это перенести?!! Я не хочу, не хочу, не хочу жить!.. Не хочу!!! Жить… не хочу!!! Не хочу!!!

Он захлебывался рыданиями, испытывая жесточайшие мучения от того, что бессилен что-то изменить. Зачем все, все, все в этой жизни, если он сам, по собственной воле, лишил себя возможности когда-нибудь иметь ребенка от любимой женщины?!! Желанного ребенка!!! От страстно любимой женщины!!!

С огромным трудом взяв себя в руки, Филипп взглянул на бледную безмолвную Тину, по щекам которой текли и текли, не прекращаясь, слезы, несколько раз глубоко вздохнул и проникновенно произнес:

— Тина… любимая… это ничего не меняет. Я любил и люблю тебя. Я останусь с тобой, любимая. Навсегда.

Она, опустив глаза, перевела дыхание и тихо, с раскаяньем, прошептала:

— Филипп…

Он крепко обнял ее и прижал к своей груди…