количество вылетов утроилось. Над «Голубой линией» разыгралось до полусотни крупных воздушных боев. Накал борьбы в воздухе нарастал. Схватки истребителей длились часами, в них участвовали многие десятки машин. Успеху немало способствовало и очередное новаторство Вершинина в оперативно-тактическом использовании авиации. Здесь, на Кубани, командующий авиацией фронта, пожалуй, впервые за всю войну широко применил управление воздушными боями с командных пунктов, вынесенных к линии фронта.

Одному из авторов этих строк довелось в дни Кубанского воздушного сражения побывать вместе с Константином Андреевичем на таком командном пункте, оборудованном на гребне крутосклонной сопки, неподалеку от станицы Крымской.

Ранним утром, когда солнце еще только поднималось, отсюда отчетливо просматривалась линия фронта. В зеленой степи возникали вспышки разрывов, клубились дымки, ветер доносил горьковатый запах пороха, звуки орудийных выстрелов. Над головой гудели авиационные моторы, воздух прорезали пушечные и пулеметные очереди. Вершинин в комбинезоне и шлеме, плотно прилегающем к голове, здороваясь, передал отводную пару радионаушников. В них послышался чей-то торопливый голос:

—  «Береза»! «Береза»! Слева шесть «мессеров»... Кто-то, перебивая, взволнованно сообщал:

— Выше — десять «фоккевульфов». Возле облака!.. Хриплые голоса перемежались, слышались обрывки фраз. Кто-то твердо и внятно произнес:

— Спокойно! Я «Береза-один»! Атакуем левых. «Березам — семь и восемь» связать верхних. Пошли!

Начался первый воздушный бой. В бледном утреннем небе метались едва заметные точки. Вершинин время от времени брал микрофон и произносил несколько слов одобрения или, загораясь, громко кричал:

— Не зевай, не зевай! «Мессеры» сзади! На небе ярко вспыхнуло пламя. Чертя дымный след, к эемле закувыркались две машины. Чьи? Но достаточно было взглянуть на генерала — конечно же машины врага.

— Молодцы, «Березы»!

Вершинин, держа микрофон в руках, руководил действиями истребителей, советовал, какой следует принять боевой порядок, нацеливал их на вражеские самолеты.

С утра противник был активен: «мессершмитты» появлялись со всех сторон. «Березы» ушли, израсходовав горючее, на смену им появились «Совы». Неподалеку от командного пункта полыхали костры — горели упавшие самолеты. Из одной машины, падавшей в клубах дыма, выпрыгнул пилот фашистской эскадры. Гитлеровца допросили.

— Никто не ожидал, что русские так сильны, — сказал он, — наверное, сегодня мы потеряли половину эскадры...

А в синем небе, подернутом пухлыми облачками, продолжались воздушные бои. Над сопкой, назвав свой позывной, прошла еще одна группа истребителей. Командир вел ее на значительной высоте и с большой скоростью.

— Ниже вас — «мессеры», — сообщил патрулю авианаводчик.

— Атака!

Истребители, круто пикируя, свалились на «мессершмиттов» со стороны солнца. Соколиный удар сопровождался точным огнем с близкой дистанции: загорелось несколько вражеских машин. Когда наши самолеты бреющим полетом прошли над командным пунктом, на фюзеляже ведущего все увидели крупно выписанное белой краской «100». Цифры заметно выделялись среди опознавательных знаков других машин.

—  «Сотка»... Покрышкин, — произнес Вершинин.

Полтора года назад, осенью сорок первого, он угадал в этом смелом летчике будущего аса, вдумчивого авиационного командира. На Кубани Александр Покрышкин вместе с другими авиаторами выработал своеобразную формулу наступательного воздушного боя: «высота — скорость — маневр — огонь». Эта схема стала основой многих тактических приемов борьбы с истребителями и бомбардировщиками противника. В эскадрилье, которой командовал Покрышкин, родился и эшелонированный по высоте боевой порядок истребителей — «кубанская этажерка».

— Каждая ступенька «этажерки», — вспоминал впоследствии Вершинин, — выполняла свою, строго определенную роль. В том случае, когда неприятельским самолетам и удавалось уйти из-под удара одной ступеньки «этажерки», они тут же подпадали под огонь другой. Такой боевой порядок позволял нашим истребителям успешно вести бои с авиацией противника и надежно прикрывать войска от ее ударов.

За полторы недели советские летчики, действовавшие над Таманским полуостровом и Черноморским побережьем, произвели 12 тысяч самолето-вылетов. Половина из них пришлась на удары по войскам противника на поле боя. В воздухе было уничтожено около 400 вражеских машин. А. А. Гречко, командовавший тогда 56-й армией, прислал К. А. Вершинину такую телеграмму: «Личный состав войск доволен действиями авиации. Военный совет 56-й армии объявляет благодарность всем экипажам за точную и хорошую работу».

Именно в те дни в руководстве авиацией на Северо-Кавказском фронте произошли некоторые изменения. Штаб 5-й воздушной армии убыл в район Курской дуги, а Вершинин вновь вступил в должность командарма-4. Его заместителем по политической части стал генерал Ф. Ф. Веров; плечо к плечу они прошли всю вторую половину Великой Отечественной, до самой Победы. В радостном мае сорок пятого оба, командарм и политработник, побывали в поверженной фашистской столице, оставили свои автографы на колоннах рейхстага рядом с тысячами подписей советских воинов всех родов оружия...

Тогда, в мае сорок третьего, на Кубани, авиасоединения, находившиеся в распоряжении командарма-4, насчитывали около 900 самолетов. Гитлеровцы же, собрав на аэродромах Южной Украины и Крыма до 1400 машин, могли вновь шхватить инициативу в воздухе.

Перед поездкой на заседание Военного совета фронта Вершинин советовался с подчиненными, что предпринять для удержания господства в воздухе.

— Давайте уменьшим количество самолетов сопровождения бомбардировщиков и штурмовиков, — предложил он, — и за счет этого повысим насыщенность воздушного пространства над полем боя истребителями.

Кое-кто засомневался: не повлечет ли это большие потери в частях бомбардировочной и штурмовой авиации?

— Не думаю, — отстаивая свою точку зрения, сказал Константин Андреевич, — мы сведем бомбардировщики и штурмовики в группы по 50–60 машин, дадим им непосредственное прикрытие истребителями, но в меньшем числе — как в полетах мелкими подразделениями. Кроме того, следует усилить удары по аэродромам противника.

Мысли командующего армией были воплощены в расчеты. Вершинин доложил их Военному совету фронта. Новый план действий был утвержден, истребительные соединения стали более активно прикрывать наступающие войска. Командарм-4 потребовал при этом от командиров бомбардировочных и штурмовых частей большей ответственности за самооборону при ударах по противнику. Эти и другие меры способствовали тому, что и на заключительном этапе Кубанского воздушного сражения инициатива продолжала оставаться у советских летчиков.

В начале июня, как только в кубанском небе несколько поутихло, Вершинин собрал в станице Пашковской командиров и политработников частей, лучших летчиков.

Наступило лето, все кругом благоухало. В садах пышно распустились цветы, созрела черешня, поля шумели хлебами. У собравшихся было радостно на душе: труднейшее воздушное сражение выиграно, задание Родины выполнено с честью!

Ход борьбы за господство в воздухе над кубанскими просторами выразительно представили подготовленные к разбору боев красочные схемы и таблицы. Всем запомнилось: за семь недель боев произведено 35 тысяч вылетов, уничтожено 1100 вражеских самолетов.

Приводя в докладе эти и другие данные, Вершинин, как и все участники совещания, испытывал радостный подъем, вглядывался в лица командиров корпусов, дивизий, полков. Каждый из них внес посильный вклад в победу — и командир бомбардировщиков В. А. Ушаков, и командир штурмовиков С. Г. Гетьман, и командиры истребителей Е. Я. Савицкий, А. В. Борман, И. М. Дзусов, инженеры, работники авиационного тыла. С особой признательностью командарм-4 называл имена многократно отличившихся