выбивает из колеи. Я не выношу, когда на меня смотрят, улыбаются, не выношу чужих прикосновений. Ты единственный человек, с кем я по-настоящему общаюсь. Неужели ты этого не понял?
Озеро Байкал с его прозрачными водами, окружающие его заснеженные вершины, одно из красивейших мест на земле – и такой идиотский разговор.
– Ладно, давай немного отдохнем, а потом сходим погулять. Вечером я встречаюсь с шаманом.
Хиляль снимает с плеч рюкзак, но я ее останавливаю:
– У тебя есть своя комната.
– Но в поезде...
Оборвав себя на полуслове, она уходит, громко хлопнув дверью. Я лежу, уставясь в потолок, и пытаюсь сообразить, что мне теперь делать. Я не могу идти на поводу у чувства вины, не могу и не хочу. Я люблю другую женщину, которая сейчас далеко и которая доверяет своему мужу, хоть и хорошо его знает. Прежние попытки объясниться с Хиляль провалились; но возможно, здесь самое подходящее место для того чтобы расставить все точки над «i» в отношениях с этой гибкой, сильной, настырной и такой хрупкой молодой женщиной.
Меня тут не в чем упрекнуть. Как и Хиляль. Нас свела жизнь, и я надеюсь, что это к лучшему. Надеюсь? Нет, уверен. Я принимаюсь читать молитву и очень скоро засыпаю.
Проснувшись, выхожу в коридор. Из комнаты Хиляль доносятся звуки скрипки. Когда мелодия обрывается, я стучу в дверь и захожу.
– Пойдем погуляем.
Вначале она не может скрыть удивления, потом лицо ее светлеет.
– Тебе стало лучше? Ведь там холодно и ветер.
– Да, намного лучше. Пойдем.
Поселок похож на сказочную деревушку. Когданибудь здесь понастроят отелей, а в сувенирных лавках станут продавать футболки, зажигалки, открытки и игрушечные избушки. Гигантские автостоянки будут забиты двухэтажными автобусами, которые привезут сюда туристов, вооруженных самой продвинутой цифровой техникой, чтобы потом увезти с собой озеро на микрочипах. Колодец во дворе сломают и построят новый, более живописный; но местным жителям это жизни не облегчит, так как воды в нем не будет, колодец закроют, чтобы не дай бог в него не свалился какой-нибудь иностранный ребенок. Рыбацкие лодки, какую я видел поутру, исчезнут, вместо них озерную гладь станут рассекать современные яхты, на которых желающие смогут отправиться на увлекательную прогулку к центру озера, а в стоимость билета будет входить обед. Понаедут профессиональные рыболовы и охотники со всеми необходимыми лицензиями, за которые они готовы выкладывать в день столько, сколько местные зарабатывают за год.
Пока же здесь нет ничего, кроме затерянной в сердце Сибири деревушки, по которой идут двое, мужчина и женщина, что годится ему в дочери.
– Помнишь, о чем мы говорили вчера в ресторане?
– Более-менее. Я вчера немного перебрала, но помню, как Яо осадил того «англичанина».
– Я говорил о прошлом.
– Да, я помню. Я поняла то, что ты вчера говорил, потому что когда нам открылся Алеф, я видела твои глаза, одновременно безучастные и исполненные любви, и твою голову покрывал капюшон. Я чувствовала себя преданной и униженной. Но мне не особенно интересно, какими были наши отношения в прошлой жизни. Мы живем здесь и сейчас.
– Видишь ручей? У меня дома в гостиной висит картина с изображенной на ней розой, которая побывала в таком ручье. Часть изображения размыта, часть потрескалась, и все же я могу разглядеть прекрасную алую розу на золотом фоне. С художником я знаком. В две тысячи третьем году мы с ним пошли в лес в Пиренеях и спрятали полотно под камнями в пересохшем русле. Этот художник – моя жена. Сейчас она за много тысяч километров от меня и, наверное, спит, потому что в моем городе еще не рассвело, хотя здесь уже четыре пополудни. Мы прожили вместе больше четверти века. Когда мы встретились, я был уверен, что у нас ничего не получится, и целых два года ждал, кто из нас первым поставит точку. Еще пять лет мне казалось, что мы вместе просто по привычке, и как только это осознаем, сразу расстанемся. Я опасался, что серьезные отношения ограничат мою «свободу» и не позволят мне испытать все, к чему я стремился.
Хиляль становится не по себе.
– А причем тут ручей и роза?
– К лету две тысячи второго года я уже был известным писателем, зарабатывал кучу денег и имел все основания полагать, что мои жизненные ценности едва ли когда-нибудь поменяются. Но разве можно быть уверенным в таких вещах? Я решил провести эксперимент. Мы с женой нашли дешевый отель во Франции, чтобы провести в нем пять месяцев. Платяной шкаф в номере был очень маленький, так что мы обходились минимумом вещей. Мы совершали вылазки в лес и горы, ели в городе, часами беседовали и каждый день ходили в кино. Там мы поняли, что главные вещи в жизни неизменно просты и доступны каждому человеку. Нам обоим нравилась такая жизнь, но только мне для работы довольно ноутбука, а моя жена художница, ей нужна мастерская, место, где можно писать картины и хранить их. Я не хотел, чтобы она приносила свой дар в жертву ради меня, и я предложил ей арендовать студию. А она тем временем любовалась окрестными горами, долинами, реками, озерами и лесами и думала: почему бы мне не держать картины прямо здесь? Почему не сделать природу своей союзницей?
Хиляль смотрит в ручей не мигая.
– Так ей пришло в голову «хранить» картины под открытым небом. Я брал ноутбук и писал, а она вставала на колени и ставила мольберт прямо на траву. Спустя год мы собрали оставленные в лесу холсты и подивились результатам. Одной из первых картин, написанных в «соавторстве» с природой, была роза на золотом фоне. Потом мы купили дом в Пиренеях, но жена продолжает закапывать и откапывать свои картины везде, куда бы ни приехала. Вынужденная мера превратилась в ее творческий метод. Я смотрю на ручей и чувствую такую острую, невыразимую любовь к ней, словно она сейчас рядом со мной.
Ветер немного утих, солнце начинает припекать. Все вокруг озарено дивным предвечерним светом.
– Я понимаю тебя и уважаю твои чувства, – произносит девушка. – Но вчера в ресторане, когда говорил о прошлой жизни, ты утверждал, что любовь сильнее нас.
– Да, но любовь – это наш выбор.
– В Новосибирске ты потребовал, чтобы я тебя простила, и я простила. Теперь моя очередь просить: скажи мне, что любишь меня.
Я беру ее за руку. Мы долго смотрим на воду.
– Молчание – тоже ответ, – говорит Хиляль.
Я обнимаю ее, она кладет голову мне на плечо.
– Я люблю тебя, – говорю я, – потому что любовь подобна ручьям и рекам, что сливаются в одно большое озеро, где их воды перемешиваются, восходят к небесам и проливаются на землю благодатным дождем.
Я люблю тебя как ручей, что поит корни деревьев и цветов. Как ручей, что утоляет жажду и указывает путникам дорогу.
Я люблю тебя как река, которая то разливается бурным потоком, то отдыхает на мелководье. Я люблю тебя, ибо все мы рождены из одного корня и вспоены одной водой. Когда у нас опускаются руки, надо просто немного подождать. Весна вновь наступит, снега растают, и мы вновь будем полны энергии.
Я люблю тебя как река, что берет начало из тоненького ручейка в горах и постепенно полнится, сливаясь с другими ручьями, а обретая силу, может смести любое препятствие на пути к своей цели.
Я принимаю твою любовь и отдаю взамен свою. То не любовь мужчины к женщине, не любовь отца к дочери, не любовь Творца к творению, но любовь, которой нет названия и объяснения, ибо она как река, что течет сама по себе. Моя любовь ничего не дает и ни о чем не просит; она просто существует. Я никогда не буду твоим, и ты никогда моей не будешь. И все же могу сказать, не покривив душой: я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.
Возможно, все дело во времени дня или в особом предзакатном свете, но в тот момент, кажется, во
