За исключением новоиспеченных комиссаров и их окружения, единственной непосредственно и немедленно выигравшей от Октябрьской революции общественной силой было крестьянство. Осуществились его вековые чаяния о земле, о том, что право пользования землей принадлежит только тем, кто обрабатывает ее собственным трудом, как декларировалось в утвержденном ВЦИКом 27 января (9 февраля) 1918 года Основном законе о социализации земли. Деревенский мир, взбудораженный хлынувшими с фронта солдатами, немедленно принялся за дележ помещичьей и «мироедской» земли, попутно занимаясь грабежом и разорением старинных дворянских гнезд.

Собственно еще до Октября в 1917 году по России прокатилась волна погромов помещичьих усадеб. В Самарской губернии, где площадь помещичьих земель составляла ²/з всей площади губернии, погромы распространились и достигли своей кульминации осенью 17-го года. И дело не в том, что крестьяне не понимали своего вандализма по отношению к историческим и культурным памятникам помещичьей архитектуры. На опыте 1905–1906 годов у крестьянского мира сложилось твердое убеждение в том, что помещика не выживешь, а если выживешь, то он опять вернется, если не стереть с лица земли его имение. По свидетельству левоэсеровской газеты «Знамя труда», когда в 1917 году в Усманском уезде Тамбовской губернии земельный комитет предписал волостным комитетам взять на учет имения помещиков, оставив их прежним владельцам, крестьяне очень встревожились и решили разграбить имения дотла, говоря, что иначе помещиков не выкурить[204]. Разорение имений и передел земли зачастую сопровождались просто уничтожением помещиков.

Так, например, в Черниговском уезде была зверски убита целая семья, 12 человек. Когда раненые, еще недобитые жертвы умоляли дать им воды, крестьяне отвечали:

Возможно, впервые за всю свою историю российское крестьянство весной 1918 года занималось своим трудом без какого бы то ни было контроля и нажима со стороны государства и частного капитала. Большевистская власть, поглощенная политической борьбой и разрухой в городе, не имела сил для какого- либо существенного влияния на деревню. Деревня была предоставлена самой себе и жила по своим законам и обычаям. Революция многое дала крестьянству. Практически исчезла деревенская беднота, в селах началось массовое строительство новых избяных хором из бесконтрольно срубленного леса, которые порой бывали нелепо украшены новыми меценатами награбленной бронзой и фарфором. Заводились мелкие предприятия. М. Горький отмечал, что после раздела помещичьего имущества в деревне стал развиваться особый хищный тип мелкого хозяйчика.

Деревня сторонилась политической борьбы, происходившей в городах, и пользовалась возможностью нажиться на продовольственном кризисе. В красных углах, за образами стали скапливаться огромные связки николаевских и керенок. Деревня пресыщалась городской разрухой, не нужно было даже и товаров. Завелась изнеженность нравов; рассказывали, что иные сельские общества в ту пору не соглашались менять хлеб ни на что другое, как только на серебряные оклады к иконам.

В сущности, в первом полугодии 1918 года оказался полностью проведенным в жизнь лозунг «Земля — крестьянам», и этот лозунг на практике оказался лозунгом голода. Городское население переживало невероятно тяжелый продовольственный кризис, рабочие месяцами ничего не получали и ничего не могли купить. Будучи воплощенным в жизнь, политический лозунг «Земля — крестьянам», которым революционеры всегда приманивали на свою сторону крестьянство, привел к отказу крестьян от обязанностей по отношению ко всему обществу. Иллюзия того, что земля принадлежит не всей нации, а лишь ее крестьянской части, оказалась чревата гражданской войной. И эта война была развязана большевиками, которые не сумели более гибко подойти к крестьянству, будучи в свою очередь в убеждении, что монополия на власть и идеологию должна принадлежать именно им.

Летом и осенью 1918 года продовольственные отряды и организация комитетов бедноты в деревне стали активно вовлекать крестьянство в орбиту национальной политической жизни. Реквизиционная политика с неизбежно сопровождавшим ее произволом вызвала широкую волну крестьянских восстаний по всей Советской России. Крестьянство превратилось в главную опору для развертывания демократической контрреволюцией протяженного фронта военных действий против большевиков в Сибири, на Урале и в Поволжье.

Крестьянским восстаниям в тылу Красной армии в немалой степени обязаны своими успехами белые армии Колчака и Деникина в 1919 году. Самое крупное крестьянское восстание в период гражданской войны, охватившее уезды Симбирской и Самарской губерний, произошло в марте 1919 года, в дни активного продвижения Сибирской армии Колчака к Волге. Восстание началось 2–3 марта выступлением в приволжском селе Новодевичьем, скоординированным с беспорядками в воинских частях Сызрани. Несмотря на то, что сызранские мятежники были разоружены, движение из Новодевичьего быстро перекинулось на север — в Сенгилеевский и Кореунский уезды, на юг — в Сызранский уезд Симбирской губернии и на восток за Волгу — в Мелекесский, Ставропольский и Самарский уезды, охватывая преимущественно крупные, зажиточные села. Движение отразилось беспорядками в центрах остальных уездов Самарской губернии, то есть в ближайшем тылу Красной армии. Связь восстания с наступавшей Сибирской армией была несомненной. По данным особой комиссии, присланной из Москвы под руководством Л. Г. Смидовича, оно охватило от 100 до 150 тысяч человек, которые имели лишь несколько сот винтовок, несколько пулеметов и в основном были вооружены самодельными пиками, вилами и т. п. Отсутствие необходимого вооружения было бедой всех крестьянских выступлений, и поэтому, несмотря на численный перевес и, как отмечалось в отчете комиссии, «централизованность и большую организованность всего движения», оно было обречено на быстрое поражение. К 20 марта «энергичными и беспощадными мерами», — писал Смидович[206], восстание всюду было ликвидировано. Потери карательных частей составили до 200 человек, повстанцев — не менее 1000. В ходе восстания крестьяне совершали зверские убийства советских активистов, красноармейцев, пытались перерезать железнодорожные линии, захватить важнейшие центры, что им и удалось на несколько дней в Ставропольском уезде.

Причины восстания столь большого числа крестьян и их лозунги были, в общем, традиционными для всей Совдепии: реквизиция продовольствия, мобилизация лошадей, чрезвычайный налог, а также антирелигиозная политика властей. Причем все эти мероприятия сопровождались вызывающими злоупотреблениями местных коммунистов и органов власти. По признанию Смидовича, власть в районах восстания «выродилась во власть коммунистов, причем весьма сомнительного качества», которые действовали помимо Советов через ЧК путем «произвола, насилия, угроз и избиений»[207]. После этого становится ясно, почему все восстание прошло под лозунгами: «За Советскую власть», «За Октябрьскую революцию», но «Долой коммунистов!»[208] В наказе своему делегату на мирные переговоры с властью крестьяне Нижнесанчелеевской волости Мелекесского уезда писали: мы «вынуждены были восстать не против советской власти, но против коммунистических банд с грязным прошлым и настоящим, которые вместо истинных проповедей грабили и разоряли крестьянское население»[209] .

В Сенгилеевском уезде комиссии Смидовича пришлось даже публично развернуть особый революционный трибунал, на котором были привлечены к ответственности некоторые деятели ЧК,