стороне (СССР должен был при этом уничтожить несколько десятков своих ракет, выходивших за пределы нового уровня; США же фактически оставались в пределах этого уровня). Были некоторые другие подвижки. Но в целом у администрации, как свидетельствует Вэнс в своих мемуарах, не было готовности как-то адаптировать свою позицию, чтобы найти компромиссы. По ОСВ оставались, по оценке Вэнса, два главных вопроса, требовавших политического решения. Первый — о новых типах ракет. Второй — о самолете „Бэкфайер'.

Тем временем разворачивавшаяся в США кампания нападок на политику разрядки стала наконец привлекать внимание Кремля. Политбюро специально обсудило этот вопрос. Я участвовал на этом заседании и постарался нарисовать объективную картину того, что происходит в США и как оттуда видятся советские действия, особенно в странах „третьего мира'. А видятся они там совсем по-другому, чем думают в Москве. Мне далеко не во всем удалось убедить советское руководство, ибо идеологические предрассудки и вера прежде всего в свою правоту все еще были сильны. Однако на заседании было все же признано необходимым больше уделять внимания этому вопросу и более аргументированной защите наших позиций.

Брежнев, стремясь несколько оградить политику разрядки от участившейся критики на Западе, в своем выступлении (25 апреля) отверг критику по поводу „советской интервенции в „третьем мире', утверждая, что нет противоречия между разрядкой и отношениями СССР „со странами, освободившимися от колониализма'.

Брежнев говорил все это с убежденностью в правоте именно своих взглядов. В действительности же в основе всех споров лежали реальные расхождения между советским и американским подходом к понятию „разрядка', что и вело к совершенно разной интерпретации действий СССР в отношении локальных конфликтов.

В Кремле все еще явно недооценивали тезис о том, что такая политика СССР может восприниматься как агрессивная и что она может вызвать резко отрицательную реакцию общественного мнения и правительственных кругов США. Советские лидеры заведомо завышали готовность Америки принять разрядку как неизбежный ход истории.

В течение апреля и мая в прессе и дипломатических кругах Вашингтона стали появляться слухи об усиливающихся разногласиях между Вэнсом и Бжезинским по вопросам внешней политики, прежде всего в отношении Советского Союза и связанным с ним международным проблемам. Если говорить несколько упрощенно, то отношение администрации Картера к политике разрядки определялось формулой: сотрудничество и соперничество. Дальнейшее развитие событий показало, что внутри администрации Вэнс был больше настроен в пользу поиска областей сотрудничества — с СССР, а Бжезинский больше внимания уделял областям соперничества. Один считал, что не следует переоценивать разногласия вокруг событий в Анголе и на Африканском Роге, памятуя о важности центральных вопросов советско-американских отношений, в первую очередь таких, как ограничение стратегических вооружений. Другой почти во всех внешнеполитических акциях Советского Союза видел „козни' против интересов США. Соответственно сильнее был настрой на борьбу, чем на сотрудничество.

Эти разногласия не были большим секретом для вашингтонского дипломатического корпуса. Многочисленные утечки исходили из самого Белого дома, главным образом от сторонников Бжезинского. Поэтому иностранные послы недоумевали: как президент Картер может одновременно пользоваться услугами и советами таких разных и по характеру, и по взглядам людей? Не этим ли объясняются зигзаги и отсутствие четких приоритетов во внешней политике Картера? Какова же его собственная позиция?

Известный интерес в этой связи может представить доверительная беседа с Хаммером, рассказавшим мне о настроениях самого Картера, с которым он беседовал наедине в начале мая. Картер жаловался, что русским нельзя верить, потому что они много говорят о стремлении к разрядке, а сами, используя кубинцев и нежелание США — после Вьетнама — вмешиваться вооруженным путем в дела Африки, захватывают там одну стратегическую позицию за другой. Президент не может оставаться безразличным к этому.

Хаммер сказал, что Картер придерживается искаженного представления об СССР, его народе, советском руководстве. Он считает, что руководство Советского Союза настроено враждебно лично против него и рассматривает его как слабовольного президента. Картер „намерен опровергнуть это мнение'. Ближайшие помощники Картера и высшие представители Пентагона немало преуспели в создании у президента таких настроений и искаженного представления об СССР.

Сам Картер инстинктивно это чувствует и возлагает определенные надежды на встречу на высшем уровне. Пока же президент „дрейфует', не имея продуманного курса в отношении СССР, добавил Хаммер.

Именно в этот момент Картер решил активизировать отношения с Китаем. Помимо прочего, определенную роль в этом решении сыграло намерение задействовать „китайскую карту' с целью оказания давления на Советский Союз. К этому президента активно подталкивал Бжезинский. Не случайно, видимо, Картер и послал его с миссией в Пекин^{15}.

Надо сказать, что визит Бжезинского пришелся на критический момент в советско-китайских отношениях. Незадолго до этого Пекин отверг советские попытки завязать с ним переговоры. Брежнев и Устинов лично выезжали на Дальний Восток, чтобы проверить оборонительную готовность против Китая. В мае произошли столкновения на советско-китайской границе.

Бжезинский с явным энтузиазмом обсуждал (20–22 мая) в Пекине с китайскими лидерами стратегические планы США, помощь Китаю в области технологии, планы противодействия советской политике, возможность политического сотрудничества в Африке и других районах. Он детально информировал китайцев о советско-американских переговорах по ОСВ и всячески демонстрировал решение США начать „новую фазу в американо-китайских отношениях', выступил с публичными выпадами против „северного медведя'.

Активизация американо-китайских отношений, разумеется, не могла не остаться незамеченной в Москве. В нашем заявлении от 25 июня, в частности, говорилось: „В последнее время в США предпринимаются, причем на высоком уровне и в довольно циничной форме, попытки разыграть „китайскую карту' против СССР. Близорукая и опасная политика'.

27 мая в Вашингтон прибыл Громыко. На встрече с Картером министр предложил серьезную уступку по ОСВ: СССР соглашался заморозить число боеголовок на советских „тяжелых' ракетах („СС-18'). Был подробно рассмотрен проект соглашения по ОСВ с учетом некоторых подвижек с обеих сторон, но окончательного соглашения все еще не было достигнуто.

Одновременно — по инициативе президента — состоялся очередной бесплодный и весьма напряженный разговор по правам человека, а также по поводу советской и кубинской вовлеченности в африканские дела.

Вернувшись в посольство, даже известный своей выдержкой Громыко не сдержался и выругался по адресу Картера; его возмутило то, что президент навязчиво поднимал один и тот же вопрос, который мы рассматривали как внутреннее дело СССР.

На встрече с Вэнсом министр высказал свое растущее беспокойство по поводу неудовлетворительного состояния советско-американских отношений и не очень радужных перспектив их развития. Вэнс, по существу, разделял такое беспокойство. Разговор на эту тему носил откровенный, даже доверительный характер, причем собеседники пришли к неутешительному выводу: наши отношения заходят в опасный тупик.

Два дня спустя, как стало известно позже, Вэнс направил Картеру специальное письмо (меморандум) с просьбой обсудить отношения США с СССР с учетом того, что в администрации „существуют две различные точки зрения' на этот счет.

Стремясь предотвратить наметившиеся повороты в американской политике относительно Москвы, он предостерегал против усиливающегося давления со стороны некоторых высокопоставленных