отношения.

Спустя несколько дней Картер пригласил меня в Белый дом для беседы, на которой присутствовали Вэнс, Бжезинский, Бартоломью (в таком составе президент обычно принимал глав правительств или по крайней мере министров иностранных дел). Поскольку с нашей стороны я был один, то в шутливой форме заметил, что численный перевес был явно на американской стороне. Я еще раз поздравил Картера с победой на выборах в президенты. Он не без удовольствия заметил, что происходит из самой гущи американского народа и что только в Америке рядовой человек может стать „императором', т. е. президентом. В ответ я рассказал ему один исторический курьез. Один из маршалов Наполеона, Бернадот, как известно, стал королем Швеции. Придворные врачи замечали за ним одну странность: он никогда не снимал рубашку, когда они его обследовали в случаях недомогания. Королевский двор терялся в догадках. Когда же он умер, то обнаружилась причина столь странного поведения: на его груди были вытатуированы слова: „Смерть королям!' Татуировка была сделана, когда Бернадот свергал короля в революционной Франции. Картер и его советники рассмеялись. Атмосфера встречи приняла более непринужденный характер. По словам президента, он пригласил меня, чтобы установить личный контакт, имея в виду дальнейшую работу по развитию советско-американских отношений. Он просил передать Брежневу, что президент США действительно искренне настроен в пользу развития советско-американских отношений. Возможно, в Москве считают по опыту других президентских кампаний, что сказанное мною в ходе предвыборной борьбы предназначалось лишь для привлечения голосов избирателей и что, став президентом, я многое забуду, сказал он. Хочу подчеркнуть, что это не так. И в первую очередь это относится ко всему, что мною говорилось по ОСВ и о принятии совместно с СССР важных мер в этой области, отметил президент. Я действительно хочу и надеюсь совместно с Генеральным секретарем добиться заметных реальных шагов по ограничению гонки вооружений и по их сокращению в период моего президентства, подчеркнул Картер. Он сказал далее, что хочет установить отношения доверия с Генеральным секретарем. В частности, хотел бы предложить на рассмотрение Брежнева некоторые меры, которые могли бы упрочить доверие не только между правительствами обеих стран, но и между военными, что является, в шутку заметил он, значительно более трудным делом. Например, продолжал Картер, мы знаем, так же, как и вы, о всех случаях испытательных запусков ракет в наших странах. Почему бы нам негласно не уведомлять друг друга, скажем за 24 часа, что будет проведен очередной испытательный запуск (а не случайный „самопуск'). Или ввести в практику обмен военными делегациями, чтобы военные могли поближе познакомиться друг с другом. Главное же, подчеркнул президент, заключается в том, что напряженность между нашими странами и соответственно военные расходы резко снизились бы, а доверие значительно возросло, если бы обе стороны договорившись между собой о минимальном уровне стратегических вооружений, необходимом и достаточном для уверенности, что руководство каждой страны обладает нужным оборонительным потенциалом для предотвращения нападения на нее. Но в то же время этот уровень не должен внушать Другой стороне опасения, что с помощью этого потенциала — если он будет использован для нанесения „первого удара' — она может быть полностью уничтожена.

По словам президента, он долго думал и пришел к убеждению, что при взаимном желании стороны могут установить такой уровень стратегических сил без ущерба для безопасности наших стран.

Мысль была интересная, и я тут же поинтересовался у Картера, о каких примерно уровнях может идти речь. Он ответил, что такой уровень мог бы предусматривать несколько сот носителей вместо 2400. Соответственно мог бы быть понижен внутри этого количества и уровень ракет с РГЧ. Названные им цифры производили впечатление.

Президент сообщил, что разработку позиции США по ОСВ он поручил Уорнке (бывший зам. министра обороны при Джонсоне). Затем он спросил: „А как насчет того, чтобы вынести спорный вопрос о крылатых ракетах и самолете „Бэкфайер' за рамки обсуждаемого соглашения?'

Я напомнил ему об отрицательном отношении к этому советской стороны, ибо неучет крылатых ракет оставил бы США немалое преимущество.

Картер поднял вопрос о наземных мобильных пусковых установках. Я вновь сказал (как и Вэнсу), что у нас нет мобильных пусковых наземных установок с ракетами межконтинентальной дальности (только средней).

Президент затем кратко коснулся и старого вопроса об озабоченности США по поводу большого забрасываемого веса советских тяжелых ракет. Раньше, когда точность советских ракет уступала точности американских, вопрос о забрасываемом весе не стоял так серьезно. Теперь же ситуация меняется. Как решить эту проблему?

Отметив, что эту проблему можно будет рассмотреть позже, я ответил, что на данном этапе главное — не отвлекаясь, завершить побыстрее соглашение на основе владивостокской договоренности. В сложных вопросах, касающихся ОСВ, лучше идти последовательно, шаг за шагом.

Картер заметил, что в принципе согласен с этим, но должен одновременно думать о других вопросах, которые возникают в связи с нынешним соглашением.

В целом позиция президента сводилась к следующему: он — за быстрое „простое' соглашение по ОСВ-2 путем исключения из него вопросов о крылатых ракетах и о самолете „Бэкфайер'. После соглашения по ОСВ-2 он хотел бы достичь крупных сокращений в стратегических силах, сократив число ракет даже „до нескольких сот'.

Поэтому я высказал президенту сомнения, что вряд ли возможно выработать позицию сразу по двум соглашениям, так как это значительно осложнило бы нашу общую первоочередную задачу: быстрейшее заключение соглашения по ОСВ-2 на базе владивостокской договоренности. А это, в свою очередь, предусматривает включение в соглашение вопроса о крылатых ракетах.

Оглядываясь мысленно назад, должен признать, что в отношении ограничения количества стратегических вооружений Картер предлагал далеко идущие сокращения, которые даже кое в чем опережали последующие соглашения 90-х годов. Однако, если исходить из реальной обстановки, они, к сожалению, не могли быть осуществлены в тот исторический период. Они были слишком далеко идущими и значительно опережали уровень наших тогдашних политических отношений.

Именно поэтому эти предложения, я могу это засвидетельствовать, создали в Москве впечатление, что Картер несерьезно относится к переговорам по ОСВ, да и вообще к отношениям с СССР, сбиваясь на пропагандистский подход.

Короче, мы стояли за постепенный, поэтапный подход к ограничению ядерных вооружений. Картер был готов обсуждать более радикальный подход. Что тут было: новаторство или политическая наивность?

Что же касается проблемы запрещения ядерных испытаний, то Картер считал, что СССР и США могли бы заключить договор на этот счет сроком на 2–3 года, даже если Франция и Китай не присоединятся к этому договору, с тем чтобы использовать это время для оказания на них необходимого давления. Президент по собственной инициативе поднял „вопрос о правах человека'. Он сказал, что не собирается злоупотреблять этим, ибо понимает, что тем самым вносит дополнительный элемент в наши отношения, но что время от времени он это будет все же делать, сообразуясь со своими убеждениями.

Я сказал президенту, что вообще следовало бы избегать ненужных осложнений. Брежнев ясно заявил, что он не собирается „испытывать нового президента'. Так давайте и вы не испытывайте волю Москвы. От этого только выиграют советско-американские отношения. Таков мой долголетний опыт посла в Вашингтоне.

Президент переглянулся с Вэнсом и Бжезинским и сказал, что он совсем не собирается вести дело к конфронтации с нами по этому вопросу.

Разговор на эту тему закончился, но было видно, что вопрос не только не снят с повестки дня, но и обещает стать крупным раздражителем в наших отношениях. Об этом я так и доложил в Москву (Картер, судя по всему, все же считал, что он сможет достаточно безболезненно для себя отделить такую свою публичную критическую позицию от остального комплекса советско-американских проблем).

Президент сказал, что он придает большое значение венским переговорам по взаимному сокращению войск и вооружений в Центральной Европе. Он задается вопросом, зачем СССР нужна такая мощная ударная группировка войск в центре Европы. Для обороны от НАТО она явно не нужна. Я ответил, что мы готовы продолжать эти переговоры (его вопрос был закономерен, но не мог же я сказать, что советское руководство озабочено обеспечением стабильности в странах Восточной Европы).