Разговор начался с замечания Киссинджера о том, что они придают большое значение установлению личных контактов новых руководящих лиц администрации, президента Форда и вице- президента Рокфеллера с представителями Советского правительства, учитывая важный характер советско-американских отношений. Он сказал, что новая администрация не считает себя лишь „переходной ступенью' от одной власти к другой, а надеется быть в Белом доме по крайней мере 6 лет. В этой связи для новой администрации небезразличны те результаты в области советско-американских отношений, с которыми она придет на президентскую кампанию 1976 года.
Киссинджер сказал, что хотел бы попросить меня кратко изложить лично для Рокфеллера суть советского подхода к отношениям с США и основным проблемам взаимоотношений как в международном, так и в двустороннем плане. Он тут же бросил реплику, что с Рокфеллером можно обсуждать самые доверительные детали наших отношений, ибо он обо всем этом уже информировал его для сугубо личной ориентировки.
Я в сжатой форме изложил наш подход к различным аспектам советско-американских отношений и международным проблемам.
Киссинджер не вмешивался в мое изложение, считая, видимо, что оно понятно Рокфеллеру. Лишь когда я коснулся тезиса о желательности совместных скоординированных усилий СССР и США в решении ближневосточной проблемы, Рокфеллер вопросительно посмотрел на Киссинджера. Последний тут же бросил реплику о том, что „свобода действий Вашингтона в этой области имеет свои пределы'.
Киссинджер не стал при Рокфеллере расшифровывать свою реплику о „пределе' для возможных совместных действий с нами. Однако, когда после обеда мы с ним задержались для обсуждения некоторых текущих дел, Киссинджер сам вернулся к этому вопросу и сказал, что хочет сугубо неофициально пояснить свою точку зрения на этот счет, придав ей более расширенное толкование, а не только в рамках Ближнего Востока.
Он сказал, что „предел' возможностей США определялся в значительной степени их взаимоотношениями с союзниками по НАТО и, как правило, „ревнивой и болезненной' реакцией последних на советско-американские совместные действия. Киссинджер развил далее мысль, что разрядка в отношениях между СССР и США влияла, конечно, одновременно на крепость союзов в рамках НАТО и Варшавского договора, но что Вашингтону, в силу ряда специфических моментов, гораздо труднее становилось контролировать НАТО, чем Москве — страны Варшавского договора. Разрядка в этом смысле бьет гораздо сильнее по НАТО, чем по блоку стран во главе с СССР.
Киссинджер, конечно, не случайно ушел от разговора насчет поднятого мною вопроса о желательности совместных скоординированных усилий СССР и США в решении ближневосточных проблем. Фактически суть его собственных дипломатических усилий исподволь всегда сводилась к тому, чтобы изолировать или исключить — по возможности без лишнего шума — Советский Союз из процесса ближневосточного урегулирования, руководство которым он считал исключительной монополией самих США.
Красноречивое признание на этот счет сделал Форд в своих мемуарах. Рассказывая о своей подготовке к встрече с Громыко 20 сентября, он с удовлетворением отмечал, что Киссинджер добился значительного успеха в ослаблении влияния Советского Союза на Ближнем Востоке. Тогда же он сказал Киссинджеру о своем намерении продолжать придерживаться такого же курса в этом районе. Надо признать при этом и то, что у Советского Союза тогда, по существу не было действительно самостоятельной политики по ближневосточному урегулированию. Наши союзники в регионе злоупотребляли готовностью учитывать и отстаивать их интересы и фактически очень часто пользовали нас для блокирования тех или иных миротворческих инициатив, которые время от времени проявлялись, в том числе и с американской стороны. Все это мешало любому конструктивному советско-американскому сотрудничеству в вопросах ближневосточного урегулирования.
Наряду с назначением Н.Рокфеллера на пост вице-президента Форд внес еще одно важное изменение в аппарате Белого дома. Он решил заменить генерала Хейга на посту главы этого аппарата своим человеком, Хартманном. Хотя Форд неплохо относился к Хейгу, он все же считал, что известная всем близость последнего к Никсону сохраняла нежелательный „никсоновский ореол' вокруг Белого дома. Уход Хейга развязывал Форду руки для кадровой реорганизации и создания собственного аппарата. К тому же Хейг слишком много знал о Форде как вице-президенте. Взаимная психологическая перестройка происходила непросто. Вот почему Форд предпочел держать Хейга подальше, предложив ему важный пост командующего войсками НАТО в Европе.
Избавился впоследствии Форд и от министра обороны Шлесинджера, который своим высокомерием и стремлением доминировать в военных вопросах с самого начала восстановил Форда против себя.
Форд принимает экипажи космических кораблей обеих стран
7 сентября президент Форд принял у себя в Белом доме трех советских космонавтов и трех американских астронавтов, которые готовились к стыковке в космосе в следующем году советского и американского космических кораблей. На соответствующих моделях кораблей, которые уже были в Белом доме, командир нашего экипажа полковник Леонов вызвался пояснить президенту процесс стыковки. Сделал он это на неплохом английском языке.
На встрече присутствовали также жены и дети космонавтов и астронавтов. Форд сфотографировался вместе с ними. Со мной и моей женой была 5-летняя внучка Катя, которая стояла в стороне вместе с нами, хотя ей очень хотелось сфотографироваться вместе с президентом. Но бабушка ее придерживала, чтобы не нарушать порядок. Форд, однако, заметил мою внучку и спросил, не хочет ли она сняться вместе с ним. Она храбро ответила: „Хочу'. Он предложил ей тогда выбрать место в его кабинете, где ей хотелось бы сфотографироваться. Она подошла к большому красочному глобусу, который стоял на полу и был по размеру с нее ростом, обняла половину глобуса и сказала: „Давайте здесь фотографироваться'. Форд рассмеялся, подошел к глобусу, обнял другую его половину, отметив, что они с ней поделили между собой земной шар поровну. У меня в кабинете до сих пор висит эта фотография с автографом президента США.
Форд затем предложил нам всем слетать с ним на президентском вертолете в город Александрия (пригород Вашингтона), где он жил последние 25 лет до того, как переехал в Белый дом.
Жители города, а также пожарная и полицейская ассоциации города устроили там в честь президента Форда, их соседа по старому местожительству, так называемый „крабник' (по аналогии со словом „пикник', только угощали здесь местными крабами с пивом). Многочисленные жители, присутствовавшие на встрече, дружно приветствовали президента и его советских гостей. Все это передавалось по телевидению на всю страну.
Когда мы летели на вертолете обратно, Форд поинтересовался, как я оцениваю первые дни его пребывания в Белом доме. Я сказал, что, как мне кажется, внесено явное успокоение „в общественное сознание Америки, которое долгое время было взбудоражено спорами и дискуссиями вокруг „уотергейта'. Страну явно лихорадило, особенно в последние месяцы. Сейчас это все больше остается позади и страна возвращается к повседневным, насущным делам. Заметил при этом, что, по моему мнению, он, как президент, сыграл большую положительную роль во всем этом внутреннем процессе. Выразил надежду, что такую же положительную роль он сможет вскоре активно играть и во внешнеполитических делах, в том числе и в советско-американских отношениях.
Форд сказал, что таково и его желание, но сначала надо обязательно сделать все, чтобы преодолеть глубокий раскол и разногласия среди миллионов американцев, добиться „внутреннего мира'. Сейчас „кошмар уотергейта' позади, хотя отголоски его будут давать о себе знать еще долго. Форд подтвердил сведения о том, что одним из первых его актов как президента было распоряжение очистить Овальный кабинет в Белом доме от всяких записывающих устройств.
Президент отметил, что ему необходимо теперь основательно заняться внешними делами. Ему потребуется еще некоторое время, чтобы хорошо разобраться в них. Он очень надеется на свою предстоящую рабочую встречу с Брежневым в ноябре месяце и рассматривает ее как начало конкретного делового сотрудничества с СССР и лично с Генеральным секретарем.
