Был я прилежным анатомом, физиологом, психиатром и прочая, пока не основал своего направления — психофизиологии мозга. Последние годы я усиленно работал над выяснением природы памяти и, должен сознаться, сделал мало, уж очень тяжела эта задача. Пробираясь ощупью среди хаоса необъяснимых фактов, бродя, как в потемках, в сложнейших взаимосвязях нервных клеток мозга, я собрал лишь отдельные, ставшие ясными, крупицы, еще не будучи в силах создать из них достоверный фундамент учения о памяти. Попутно я натолкнулся на ряд явлений, которые еще очень темны, и я даже не пытался сообщать о них в печати. Эти явления я^назвал памятью поколений, или генной памятью. Не буду представлять вам доказательства, а скажу только, что по наследству передается ряд довольно сложных, бессознательных, иногда вполне автоматических действий нервного механизма животного. Инстинкты и сложные рефлексы не могут, по-моему, быть только в подкорковых, низших, центрах мозга. Здесь обязательно принимает участие кора, — следовательно, весь механизм гораздо сложнее, чем это представлялось до сих пор. Упрощение механизмов инстинктов — крупнейшая ошибка современной физиологии. Но это еще не память, память стоит много выше в цепи все усложняющихся организаций, ведающих восприятием и осмысливанием окружающего мира. Как и принято современной наукой, память не наследственна, т. е. те отпечатки внешнего мира, которые хранит в себе мозг и накапливает во все время жизни индивида, навсегда исчезают со смертью его и никак не обогащают, ничего не передают возникшему от этого индивида потомству.

Суть моего открытия заключается в том, что я нашел факты, доказывающие передачу некоторых отпечатков памяти по наследству, из поколения в поколение. Вы уж извините меня за длинное вступление, но вопрос настолько сложен, что я должен подвести вас к нему подготовленными, иначе мое необычайное вы без мистики и чертовщины себе никак не объясните. Не стоит усмехаться, это общая для всех, или для очень многих, слабость человеческой природы. Не вы первые, не вы последние факт достоверный, но совершенно для вас необъяснимый посчитаете сверхъестественным.

Продолжаю. Все вы замечали, но ни с чем не связывали факт, что, например, красота форм, будь то архитектурных, будь то местности какой-нибудь, будь то человеческого тела и так далее, чувствуется и в общем одинаково оценивается всеми людьми самЫх различных категорий развития и воспитания. А дайте вы проанализировать эту красоту соответствующему специалисту: здание — архитектору, ландшафт — географу, тело — анатому, — тот сразу скажет, что красота есть совершенство в исполняемом назначении, совершенство целесообразности, экономии материала, прочности, силы, быстроты. Я и думаю, что опыт бесчисленных поколений дал нам бессознательное понимание совершенства, воспринимаемого в виде красоты, и это понятие отпечатывается уже в памяти, той бессознательной памяти, которая передается по наследству из поколения в поколение. Есть и другие примеры этой бессознательной памяти поколений, но о них говорить сейчас не буду.

В представлении современной науки, память гнездит. ся как бы в ячейках, создаваемых сложнейшими переплетами отростков нервных клеток мозга, в течение индивидуальной жизни, жизни одного человека. Я добавлю, что некоторые из этих ячеек, поскольку окружающая нас природа в течение сотен веков в основных чертах одна и та же, возникали одинаково у всех людей из поколения в поколение и. наконец стали передаваться по наследству. Вот эта бессознательная или подсознательная память поколений составляет общую всем нам канву нашего мышления, вне зависимости от образования и воспитания. Исследования в этом направлении очень трудны, и я еще не имею ни одного опытом доказанного факта.

Однако я иду дальше и допускаю, что в редких случаях комбинации ячеек памяти могут передаваться по наследству, сохраняя от жизни прошлых поколений память, как бы всплывающую на поверхность сознания.

Это известные, но обычно считающиеся недостоверными факты совершенно точного описания людьми тех мест, в которых они никогда не были; сны, воспроизводящие точную обстановку прошедших событий, никогда тоже не виданных и не слыханных, и многое такое же. Все подобные явления верующими мистиками и другими чудаками, считаются за доказательство переселения душ, а ученые только пожимают плечами, по известной пословице об обезьяне, которой нечего сказать. Вероятно, есть люди с более обостренной памятью поколений, также и наоборот, с полным ее отсутствием.

Так вот, дорогие мои, сейчас, в дни великой войны, я неожиданно получил доказательства действительного существования памяти поколений. Война вынудила меня оторваться от чисто научной работы. Я не мог, по своему характеру, не принять непосредственного участия в медицинской работе Советской Армии и стал консультантом сразу в нескольких крупных госпиталях, где многочисленные контузии, шоки, психозы и другие травмы мозга требовали применения всех накопленных мною знаний.

Домой я попадал только к ночи. В своей квартире на Сретенском бульваре я обычно просиживал часа два в кресле перед письменным столом, отдыхая и в то же время размышляя о способах излечения особо трудных раненых. Иногда записывал важные факты или рылся в литературе, охотясь за описаниями сходных клинических случаев.

Такое времяпрепровождение вошло у меня в привычку. С друзьями и товарищами-учеными я виделся редко, — поздние возвращения домой совсем не оставляли времени, а телефонных разговоров я рчень не люблю и пользуюсь этим прибором только в самых крайних случаях: Мое необычайное подошло ко мне совсем незаметно, в такой обычный тихий вечер. В тишине, время от времени нарушаемой привычным мерзким лязгом трамвая, стройно шли одна. за другой четкие мысли. Я думал о случае потери речи у одного старшего лейтенанта, контуженного миной. Когда только что начало вырисовываться будущее заключение, зазвонил телефон. Я не ждал звонка, в тишине и сосредоточенности вечера он показался мне настолько громким, что я сдернул трубку, морщась от досады. Ухо врача отметило нервную напряженность голоса, осведомившегося, квартира ли это профессора Файнциммера. Затем произошел следующий диалог:

— Вы профессор Файнциммер?

— Я.

— Простите, пожалуйста, за поздний звонок. Я звонил пять раз днем, пока мне не сказали, что вы раньше одиннадцати не приходите.

— Ничего, я раньше часу не ложусь. Чем могу служить?

— Видите ли, меня направил к вам профессор Новгородцев. Он сказал, что вы единственный, кто может мне помочь. Он сказал еще, что я буду для вас интересным объектом. Я и подумал…

— Хорошо, кто вы?

— Я лейтенант, был ранен, недавно из госпиталя, и мне нужно…

— Вам нужно повидаться со мной. Завтра в два часа в первом отделении второй хирургической клиники. А, вы знаете адрес… Хорошо, спросите меня, и вас проведут.

Голос, застенчиво бормочущий благодарности, угас, и я повесил трубку. Имя моего друга-хирурга, не раз находившего очень важные для меня случаи заболеваний, говорило об интересном больном. Я попытался догадаться, что это может быть, потом оставил это занятие как бесполезное, закурил и возобновил прерванные размышления о контузии.

Спецгоспиталь занимал прекрасное помещение, и я часто пользовался кабинетом главного хирурга для ответственных консультаций. В два часа я оказался в коридоре клиники и пошел вдоль огромных окон, по мягкой дорожке, прекрасно заглушавшей шаги. У последнего окна стоял человек с рукой на перевязи. Подойдя поближе, я разглядел сосредоточенное и измученное молодое лицо. Военная гимнастерка с отпечатками недавно снятых лейтенантских кубиков очень шла его подтянутой стройной атлетической фигуре. Раненый поспешно подошел ко мне и сказал:

— Вы профессор Файнциммер. Я сразу почувствовал, что это вы. А я тот, кто звонил вам вчера.

— Очень хорошо, идемте. — Я отпер дверь и провел его в кабинету

— Давайте познакомимся, — и по своей обычной привычке, я протянул ему руку. Раненый лейтенант, смущаясь, подал мне левую руку (правая беспомощно висела на широкой перевязи защитного цвета) и назвал себя Виктором Филипповичем Леонтьевым.

Закурив сам, я предложил ему папиросу, но он отказался и сидел, наклонившись грудью вперед, в то время как длинные гибкие пальцы его здоровой руки нервно ощупывали резные украшения массивного стола. Я с профессиональной тщательностью внимательно изучал его внешность.

Правильное лицо, с тонким носом, густыми четкими бровями и маленькими ушами. Приятный рисунок