Я учился быть живым: раскрывать глаза, слушать, отвечать, принимать пищу. Потом к этому добавилось постижение ходьбы. Это была нелегкая наука. Много месяцев прошло, пока я стал похожим на остальных.

Случилось так, что мне досталось больше всех. Третья гравитационная волна была мощна, однако у других не перемешало ткани и не раздробило кости. Человек восемь потеряли сознание, среди них Леонид — они пришли в себя, когда звездолет вырвался на простор.

— Я тоже лишилась чувств, — сказала Ольга. — Это случилось, когда я увидела, в каком ты… Я вспомнила, как ты молил расправиться с крейсерами поскорее…

Мы были в парке. Я сидел в коляске-авиетке, Ольга стояла рядом. В парке распускалась сирень, наступала третья походная весна, пахло землей. Ольга исхудала, была бледна и кротка. В дни выздоровления я узнал, что она способна часто плакать. Это меня трогало, но не было приятно. Мне хотелось бы видеть не вздрагивающую от страшных воспоминаний, а прежнюю рассудительную, невозмутимо ровную Ольгу, а еще лучше ту, какой ока раскрылась в Персее, — мужественную, пронзительно-проницательную…

Я пошутил:

— Во всяком случае, и мы поступили со зловредами весьма зловредно. Думаю, все в этом мерзком скоплении трепещут, что мы можем возвратиться.

— Почему ты называешь его мерзким? Разве ты не говорил, что оно красиво? И не все его жители со страхом помышляют о нашем возвращении. У нас там есть друзья.

— Ты о галактах?

— О них, Эли. Помнишь неактивные звезды, от которых нас так энергично отбрасывали враги?

— Значит, галакты населяют эти звезды? Это точно?

— Ты в этом убедишься сам, когда познакомишься с обработанной МУМ информацией. И дружеских звезд в скоплениях Персея больше, чем населенных разрушителями. Другое дело межзвездный простор — им, по-видимому, безраздельно владеют они. К сожалению, наши приемники маломощны и на отдалении связь на волнах пространства прервалась.

Я напомнил о сражении с Золотой планетой:

— Наши враги так до конца и не знали, на что мы способны. Иначе они побоялись бы сближения со звездолетом.

Она раздумывала, потом осторожно проговорила:

— Почему ты вспоминаешь об этом?

— Так — вспомнилось…

— Ты думаешь, Андре еще жив? Мы ничего о нем не узнали и не смогли ему помочь… Ты ведь и сам в Персее высказался за возвращение…

— Тогда не могли помочь, поэтому и проголосовал за возвращение.

— По-твоему, с тех пор положение изменилось?

Я сделал вид, что устал от разговора. Мне не хотелось раскрывать, что тревожило меня. Пока мы не прибудем на Землю, ничто не будет известно достоверно.

В один из дней, когда я кое-как ковылял по аллее парка, Леонид сказал, что хочет со мной поговорить.

Я догадался, о чем он собирается говорить.

— Хочешь здесь? Или пойдем ко мне?

— Лучше у тебя, чтоб никто не помешал.

В комнате на стене висел график возвращения: светящаяся линия — наш путь до Земли, и ползущая по ней красная точка — звездолет. Красная точка приближалась к концу светящейся линии, одиннадцать месяцев отделяло нас от звездных скоплений Персея, почти пять тысяч светолет. Две трети пройденного пути я лежал без сознания.

— Через месяц — Ора, через три — Земля, — сказал я, указывая на график.

— Да, Ора через месяц, а Земля через три, — отозвался он. — Для меня это не имеет значения.

— Почему такая мировая скорбь?

— Ты понимаешь, в чем дело Эли.

— Да, конечно. Причина — в Ольге. Что же ты мне хочешь сказать об Ольге?

У Леонида посерело лицо. Он не принимал моего холодного тона. Но он твердо решил сохранять спокойствие.

— Ты знаешь, как она относится к тебе. Когда ты болел, она забрасывала корабль, дни и ночи сидела у твоей кровати…

— Ну и что же? — сказал я. — Какой ты делаешь вывод?

Он бешено впился в меня черными зрачками:

— Почему ты не женишься на ней? Почему, Эли?

— Странно слышать от тебя такие советы, Леонид.

— Нет! — крикнул он. — Ничего нет странного, слышишь, Эли! Если ты бесчувственный… Нельзя над ней так издеваться! Почему ты молчишь? Нет, почему ты молчишь?

Я раздумывал, что ответить ему. Ни он, ни Ольга не поняли бы того, что совершалось во мне. Они нормальны. А я иной. То, чем я теперь жил, не допускало рядом с собою никакой другой страсти. Я не мог разрешить себе отвлечься даже на маленькую любовь — а Ольга заслуживала любви большой, спокойным разумом я это понимал.

Объяснять это Леониду было напрасно. Я сказал:

— Я молчу, потому что ожидал не вопросов, а просьбы от тебя, такой просьбы, после которой мне оставалось бы пожать тебе руку и сказать: ты прав, мне нечего возражать.

— Вот как, ты ожидал просьбы вместо вопросов? Тогда ответь: чего ты ожидал?