Презрение, ненависть, истребление — вот единственное, чего оно заслуживает.
Но враги были храбры, это надо признать. Они могли бы разлететься от обреченной планеты. На спасение собственных жизней тем, кто сидел в крейсерах, хватило бы и времени, и скорости. Вместо этого они бросились на верную собственную гибель, чтоб попытаться уберечь от уничтожения оставшихся на планете.
И, вспоминая все, что тогда произошло, я не перестаю удивляться, почему их отчаянно смелый план не удался.
Во всяком случае, они были близки к его осуществлению, так угрожающе близки, что, может, лишь тысячных долей секунды им не хватило для успеха.
Мной овладело смятение, когда я увидел эти несущиеся навстречу смертоносные точки.
— Ольга, атакуй! — крикнул я.
— Рано! — ответила она. — Рано, Эли!
— Атакуй! — молил я, охваченный страхом. — Пойми, они обгоняют собственные гравитационные удары! Каждая секунда промедления — это новые волны перегрузок, что обрушатся потом!
— Гравитаторы смягчат их! — сказала она непреклонно. — Я не могу слишком рано атаковать, чтоб не упустить планету с оси. Планета, не корабли, закрывает выход на волю, не забывай этого!
Наша скорость складывалась со скоростью крейсеров, точки, появившиеся в сверхсветовой области, стремительно росли, превратились в тела. И тут не выдержали нервы у Леонида.
— Больше нельзя, Ольга! — закричал он хрипло. — Ты погубишь звездолет, Ольга!
— Еще не время! — ответила она.
Он схватил Ольгу за руку. Он был вне себя.
— Я командир, как и ты! Слышишь, Ольга, я не позволю!
Она вырвала руку. Голос ее был резок:
— Приказываю всем: спокойствие! Не сметь отвлекать меня!
И опять некоторое время была мутная тишина, звенящая тяжко бьющейся в жилах кровью. Галактические крейсера противника приобрели контуры. Они были в часах светового пути в секундах нашего исступленного космического бега.
И в этот момент Ольга включила боевые аннигиляторы. Тела на экранах волн пространства мгновенно расплылись в туманности, завихрились, слились в одно мерцающее пятно.
И, пронесясь сквозь то, во что они превратились, мы увидели в оптике десять ярко вспыхнувших и тут же погасших звезд. Флотилия врага больше не существовала, от нее ничего не осталось, кроме воспоминания.
Я забыл в тот миг о выпущенных крейсерами гравитационных залпах, разрушители далеко обогнали собственные удары, стремясь на сближение с нами.
Теперь мы видели лишь медленно выраставшую в оптике обреченную Золотую планету, отчаянно генерирующую, как показали потом приборы, защитные гравитационные поля.
А затем мы ворвались в полосу гравитационного залпа погибших крейсеров, и оказалось, что наши гравитаторы не способны его отразить. Меня сжало, дыхание вырвалось стоном, около меня застонал Осима, Леонид чертыхнулся.
Эта первая волна была самой слабой, крейсера выпускали ее перед уничтожением, и, очевидно, мощности их орудий тогда иссякали. Не сомневаюсь, что и сами они знали об ослаблении своих ударов и дальнейшее сближение преследовало лишь одну цель — столкновение лоб в лоб, взаимное уничтожение.
Зато вторая полоса перегрузок была так мощна, что у меня не хватило дыхания на стон. Я был раздавлен, пронзительная боль разрывала клетки тела. Рядом со мной хрипел опрокинувшийся Леонид, он потерял сознание, может, был уже мертв.
Лишь Ольга, вцепившаяся руками в поручни кресла, сумела удержать себя от потери сил. Она знала, что должна быть в ясном сознании, и сохранила ясное сознание.
— Ольга! — прохрипел я, силясь приподняться. — Ольга, третьего удара мы не выдержим!..
— Держись, Эли! — крикнула она, задыхаясь. — Держитесь, друзья! Сейчас мы их уничтожим!
Третья волна перегрузок обрушилась на нас в момент, когда я увидел распад проклятой планеты разрушителей.
Огромный диск вспыхнул в сверхсветовой области и тут же разлетелся в клочья, превратившиеся потом в туман. А в оптике мы увидели гигантский взрыв, столб пламени, вырвавшийся из недр планеты. Ольга точно рассчитала, беспощадно нанесла удар. Все было кончено в доли секунды.
Ужасной планеты, преградившей своими чудовищными гравитационными механизмами выход из звездного скопления, больше не существовало. Взамен ее зияла новая яма в пустоте, провал в космическом пространстве.
И последним, что я видел, теряя сознание от третьей гравитационный волны, налетевшей слишком поздно, чтобы спасти врагов, были видение унесенной далеко в сторону, превратившейся снова в красноватую точку, никому теперь не грозной Угрожающей, и чистое небо, сияющее далекими звездами, чистое небо, великолепный Млечный Путь — гигантский простор мироздания!
Мы вырвались из звездной тюрьмы, едва не ставшей нашей могилой, на волю, в космос.
Часть третья
Земля
…Теперь мой час:
Земля передо мной почти нагою,
Почти уснув, темна и горяча,
Лежит. Она моя. Моя до боли!
Прекрасен мир! Как счастлив я, что мог
Все видеть в нем, все знать в нем в полной воле,
Как будто я не человек, а бог!
1
— Эли! — звал меня голос. — Эли! Эли!
Я хотел откликнуться, хотел сказать, что жив, все слышу. «Я, кажется, ослеп, но в остальном все хорошо! — хотел крикнуть я этому голосу. — Я сейчас встану, не зовите так отчаянно, мне тяжело! — думал я. — Оставьте меня в покое!» — молил я молча.
Мне казалось тогда, что мысль моя четка. Сейчас, просматривая записи излучений мозга, я вижу, что разум мой еле мерцал, его озаряло лишь чадное тление бесформенного бреда. Я десять раз умирал, и десять раз меня возвращали к жизни, пока я сам — сперва неуверенно, потом все настойчивее — не стал цепляться за нее.
— Эли! — взывал ко мне голос. — Эли! Эли!
Он не оставлял меня. В темном внешнем мире ничего не было, кроме голоса, он и был всем этим миром. Тесный, кричащий, беспокойный мир. И я, наконец, откликнулся на его призыв. Я открыл глава.
Около кровати сидели Ольга и Осима. Они всматривались в меня.
— Он приходит в себя! — сказала Ольга шепотом.