потому что ни одна из них не дымила, но зато из всех машин вываливалась какая-то странная белая пена. Впрочем, я очень быстро догадалась, что все машины ездят на пиве! Ведь фидошники не будут покупать бензин, а пиво они пьют с утра до вечера, поэтому и машины работают исключительно на пиве.

Все эти соображения я высказала Сереге, он ласково на меня посмотрел и сказал, что я совершенно права, и он очень рад, что не ошибся в моих умственных способностях. В этот момент Юра сделал праздничный выстрел из всех ракетниц, фидошные машинки врассыпную бросились в разные стороны, и я увидела, что мы стоим перед огромным мраморным зданием. Сергей мне объяснил, что это — Грибоедовский загс, чему я очень удивилась: пару лет назад я была в нем, и тогда это здание мне не показалось таким огромным. Но Сергей сказал, что на своей свадьбе все кажется совершенно другим.

В этот момент грянула музыка и перед нами стали проходить колонны с демонстрантами. Мы с Серегой встали в машине во весь рост (Юра предусмотрительно открыл верхний бронированный люк) и принялись махать демонстрантам. Сначала перед нами прошла колонна фидошников: они все были одеты в джинсы и свитеры, пили пиво, кидались пустыми банками и несли плакаты с надписями: «Давить глюкавую Фастэху!», «Сквишь — собака страшная», «Анноит — пиши комплейн!» и «Даешь ююки на бекбон!». Серега им сначала радостно махал рукой, но затем получил пустой банкой в лоб, обиделся и махать перестал.

После этого с невероятно скучающим видом пошла колонна неопределенного вида молодых людей с длиннющими волосами. Они все были связаны друг с другом каким-то проводом, как альпинисты во время штурма вершины, а в руках каждый из них нес инструмент, похожий на плоскогубцы. Сергей сказал, что это сетевые администраторы, поэтому мы должны их поприветствовать с особой сердечностью. Впрочем, сетевые администраторы на наши приветствия не обращали ни малейшего внимания, а просто с сонным видом прошествовали перед машиной и скрылись за поворотом. Некоторые администраторы во время движения колонны вдруг начинали особо сильно зевать, а потом и вовсе засыпали и падали на асфальт, но продолжали волочиться за колонной на шнуре. Тут я и поняла, зачем все они были связаны одним проводом.

После колонны сетевых администраторов неожиданно появилась колонна бабулек из Серегиного дома. Тут мы сразу оживились, потому что бабульки плясали, размахивали фатой и пели неприличные частушки. Мы сразу начали хлопать и подпевать, а Юра пару раз выстрелил из большой пушки, подыгрывая бабулькам.

Последней пошла колонна очень серьезных молодых людей в строгих костюмах, у каждого из которых на голове была маленькая красная шапочка. Они шли молча строем и печатали шаг. «Орлы!» — сказал Серега, который тут же встал во фрунт и отдал честь. Молодые люди повернули голову к Сереге и тоже отдали честь.

— Кто это? — тихо спросила я.

— Линуксоиды, — взволнованно ответил Серега, и в глазах его блеснула слеза. — Видишь, как ровно идут? Ни один не оступится! Красные береты — одно слово!

— А почему красные береты? — полюбопытствовала я.

— Форма такая, — объяснил Серега. — Линуксоиды — они тоже разные бывают. Вот эти красные береты — самые стойкие и самые правильные.

В этот момент показалась следующая колонна, тоже состоящая из молодых людей, но эти уже были одеты в различные экзотические костюмы ярких цветов и несли с собой всякие дудочки и барабанчики. Впрочем, и эта колонна печатала шаг, хотя и не так четко, как красные береты.

— О чем я и говорил, — объяснил Серега. — Вот это — тоже линуксоиды, но только мандрейковцы. Видишь, они более яркие, играют на всяких пищалках и свистелках, но шаг печатают не так четко. Один, вон, даже упал, хотя и сразу поднялся.

— Все ясно, — сказала я. — А последней пойдет колонна инвалидов-виндузятников на костылях, которые будут валиться на каждом шагу, причем их даже тремя пальцами поднять не будет никакой возможности. Так и будут валяться, размахивая синим флагом капитуляции, пока сами не оклемаются и не поднимутся. Правильно я догадалась?

— Вполне, — ответил весьма довольный Серега. — Я смотрю, общение со мной на тебя повлияло крайне благоприятно. Впрочем, ты не угадала. Виндузятников сегодня не будет. Я решил, что совершенно незачем портить нашу свадьбу…

Но в этот момент огромные бронзовые двери загса открылись, на пороге появилась очень серьезная тетка, которая сказала:

— Ир, ну сколько можно спать? Всю свадьбу проспишь! Вставай скорее!

Юра от этих слов страшно перепугался и начал давить на гудок, который почему-то не гудел, а трещал, как звонок в дверь нашей квартиры. У меня все смешалось в голове, потому что я вдруг подумала, что это Серега снова звонит в дверь, и что мне снова надо собираться и ехать на свадьбу…

Открыв глаза, я увидела мамульку, которая трясла перед моим носом звенящим будильником и упрашивала меня встать. Чертов сон! Приснится же такое! Хотя, врать не буду, Серега в белом смокинге мне очень понравился.

Пришлось отрывать трещавшую голову от подушки (много хорошо — тоже нехорошо, а с «Кьянти» я вчера явно перестаралась), неимоверным усилием воли поднимать все тело с постели и отправляться хоть как-то приводить себя в порядок, потому что до торжественного выезда оставалось менее двух часов. Хорошо еще, что мамулька вскочила ни свет ни заря (она собиралась отчистить мое свадебное платье от папулькиной валерьянки) и услышала, что я никак не отреагировала на будильник. А то я после всех этих ночных буянств проспала бы все на свете.

Впрочем, когда я добралась до ванной и неосторожно глянула в зеркало, то сразу пожалела, что вообще проснулась и встала. Лучше было бы мне умереть во сне или проспать летаргическим сном дней пять, чтобы лицо приняло нормальные очертания. А так… Из зеркала на меня смотрел типичный боцман, проснувшийся поутру после недельной вечеринки, данной в честь разграбления винных подвалов захваченного города.

Пришлось мне прибегать к целому арсеналу всяких восстанавливающих внешний вид средств: контрастный душ, компрессы, кремы и так далее, чтобы убрать черты загулявшего боцмана с моего лица и стать похожей хотя бы на старшую надзирательницу женской колонии. Правда, долго собой заниматься мне не дали. Мужественная мамулька развила бурную деятельность и в течение какого-то получаса ухитрилась разбудить и поднять дядю Юру с папулькой. Причем если дядя Юра, привыкший к холостяцкому житью- бытью, вскочил довольно бодро, то папульку, как обычно, пришлось поднимать с помощью тяжелой артиллерии: шантажом, уговорами, тонкой лестью и грубой лаской.

После этого дядя Юра пришел на кухню, сел на стул и задумался о своем житье-бытье, — при этом он был жутко похож на пуделя, которого долго били пыльной подушкой, — а папулька стал активно рваться в ванную, и у нас с ним разгорелся целый скандал: я утверждала, что мне, как выходящей замуж, сегодня полагается дополнительное время на ванную комнату, а папулька орал, что я должна уважать старость, поэтому обязана немедленно пустить в гигиенический блок ветерана ночной пьянки с дядей Юрой — папу Борю.

Завтракали мы вчерашними чебуреками, потому что мамулька убила два часа на мое платье и не успела ничего приготовить. Свадебного настроения не было ни у кого. Даже у меня. Всем хотелось только одного: выпить кофе с коньяком и завалиться спать. Честно говоря, у меня уже родилась крамольная мысль о том, что хорошо бы Серега проспал или в загс позвонили и сообщили, что заложена бомба, — тогда можно было свадьбу спокойно перенести на завтра, а сейчас лечь и немного поспать, но только я собралась уговорить дядю Юру совершить диверсионный звонок по телефону, как раздался тот самый звонок в дверь, который преследовал меня во сне…

За дверью стоял не Серега в белом смокинге, а Вика — моя подруга, которую я пригласила быть свидетельницей на свадьбе.

— Боже! — сказала я, глядя на нее во все глаза. — Случилось что-нибудь страшное?

— Нет, — беззаботно ответила Вика, входя в квартиру. — Просто я, во-первых, болела, а во-вторых, проспала. Поэтому прическа получилась, если честно, не фонтан.

— Викусик, — сказала я. — Дело, конечно, твое, но внешний вид свидетельницы косвенным образом бросает тень и на невесту. Прическа у тебя получилась как раз вполне фонтан. Бахчисарайский. Но я не