— Значит, ты вся в сперме проснулась, — задумчиво произнесла проводница. Вот козел, ничем не побрезговал. Что за удовольствие трахать спящую девушку?

— Спящая не сопротивляется.

— Да уж, приятного мало. Ладно, вычеркни это из памяти и живи дальше.

— Но ведь этот Николай мог чем-нибудь болеть, я же ничего про него не знаю.

— Приедешь — сдашь анализы.

— А если у него СПИД?

— Не кличь на себя беду. Вот увидишь, все обойдется. А этому Николаю еще срок хороший вкатят, по полной программе. Упечешь его в тюрьму за изнасилование и получишь хоть какое-то моральное удовлетворение. Обидчик должен быть наказан. Только тебе нужно сегодня же пройти экспертизу. Доказать факт изнасилования можно только по горячим следам, потом будет поздно. Ничего не докажешь!

— Я в милиции про изнасилование говорить не буду, — заявила я.

— Почему?

— Потому что мне стыдно.

— А чего стыдиться-то? Тебе просто не повезло, и ты попала в подобную ситуацию. Ведь это могло произойти с любой девушкой, оказавшейся на твоем месте. Вот из-за таких, как ты, насильники так вольготно себя чувствуют. Тебе стыдно, видите ли, другой тоже. Насильнику все с рук сходит, и он будет насиловать дальше, потому что никто не хочет его наказать. А надо бы! Хотя бы одного. А в камере знаешь что с насильниками делают?! Вот там их действительно наказывают.

— Я про изнасилование говорить не буду, — покачала я головой. — Я скорее от позора повешусь.

— Как знаешь. Но вешаться не надо, ни один насильник этого не стоит.

— А если я забеременею? У меня как раз опасные дни.

— Аборт сделаешь. Не будешь же ты ребенка от насильника растить.

— Многие женщины после первого аборта детей не могут иметь…

— Рано паникуешь. Я тоже аборт делала и после этого троих детей родила. Так что ты на всех не равняйся. Главное, чтобы у этого молодого и интересного СПИДА не было, а все остальное элементарно лечится: и гонорея и сифилис, и все, что угодно. Сейчас медицина вон как далеко шагнула, только вот СПИД еще лечить не научились. Знаешь, сколько сейчас случаев, когда больные СПИДом люди умышленно здоровых заражают. Ведь СПИД поражает не только весь организм, эта болезнь еще и нарушает психику: те, кто ею болеет, хотят отомстить всему миру.

Увидев, что меня залихорадило, проводница поняла, что перегнула палку, и попыталась исправить положение.

— Ну что ты затряслась как осиновый листок? Я уверена, что все обойдется. Вот увидишь.

В этот момент в купе проводников заглянула напарница Надежды и сказала обеспокоенным голосом:

— Надя, а ты чего сидишь-то? Скоро Симферополь. Дел полно.

— Да тут девушку ограбили.

— Пусть в милицию обращается.. Поаккуратнее нужно быть. Это же поезд, как-никак, и в нем нельзя терять бдительность.

Я тихо всхлипнула и, пробормотав: «Извините», направилась в сторону своего купе.

Поезд прибыл в Симферополь, и я молча наблюдала за выходящими из своих купе пассажирами. Как только вагон опустел, ко мне подошла проводница Надежда.

— Приехали.

— Я вижу. Надя, у меня к вам просьба. Вы, пожалуйста, не говорите никому, что меня изнасиловали. Я не хочу, чтобы об этом кто-нибудь знал.

— А кому я скажу? У нас же с тобой общих знакомых нет, — удивилась моей просьбе проводница. — Я же не собираюсь выйти на улицу и кричать, что тебя изнасиловали.

— Да мало ли, хотя бы милиции. Ведь, возможно, она вас тоже допрашивать будет.

— Ты все-таки решила написать заявление?

— А куда мне деваться? Хотя я прекрасно понимаю, что никто никого не найдет, но все-таки чем черт не шутит… Ведь у меня ни копейки денег нет. Этот грабитель мне ничего не оставил.

Проводница полезла в карман и протянула мне сто рублей.

— На, возьми. Я, конечно, понимаю, что это не деньги, но, извини, больше дать не могу. Поменяешь на гривны, хоть попить себе купишь. Там такая жара стоит, караул.

— Спасибо.

Как только я вышла из вагона, то сразу подошла к стоящим на вокзале милиционерам и уныло произнесла:

— Здравствуйте, я только что приехала на московском поезде. Меня ограбили…

Мне показалось, что в отделении я провела целую вечность. Писала заявление, пыталась вспомнить, как выглядел грабитель, и подробно рассказывала о том, как произошло наше с ним знакомство. Я рассмотрела все предложенные мне фотографии подозреваемых в ограблении мужчин и испытала полнейшее разочарование, потому что ни на одном из снимков не было человека, хотя бы отдаленно похожего на Николая. Один молоденький милиционер кидал на меня самые недвусмысленные взгляды и давал понять, что он был бы совершенно не против продолжить наш разговор где-нибудь за территорией отделения милиции. Я старалась не обращать внимания на его хамское поведение и ощущала какое-то внутреннее напряжение: видимо, так на меня влияла окружающая обстановка. Мне хотелось как можно быстрее покинуть стены этого мрачного заведения, выйти на улицу и вдохнуть воздух полной грудью. Как только эта малоприятная беседа подошла к концу, я взяла листок с координатами данного отделения милиции и вышла на улицу.

Смахнув выступившие на глаза слезы, я услышала, как меня кто-то окликнул, и обернулась. У дверей отделения стоял тот самый молоденький милиционер и смотрел на меня оценивающим взглядом.

— Настя, ты куда пойдешь-то? У тебя же денег совсем нет!

— Не знаю, — еле слышно ответила я и отвела взгляд в сторону.

— Ты можешь с моего телефона родственникам в Москву позвонить и попросить их выслать тебе денег. Я тебе еще в отделении это предложил, а ты почему-то не захотела. Пусть тебе срочным телеграфом деньги вышлют, ты хоть тогда спокойно до дома доберешься.

— Я же сказала, что не буду звонить родственникам.

— Но почему?

— Потому, что мне не хочется их расстраивать. По крайней мере пока… А там видно будет. Хотя… Хотя если не жалко, то я была бы тебе очень признательна, если бы ты разрешил мне позвонить в Москву.

— Без проблем. — Милиционер полез в карман и достал свой мобильный. — Звони. У тебя мобильный-то хороший украли?

— Я все в заявлении написала. Кражу мобильного-то еще можно пережить, хотя в его памяти было очень много нужных мне телефонов. А вот золото…

— На тебе что, было так много золота? Ты как елка новогодняя была увешана украшениями?

Да нет, я же на отдых ехала, а не на светскую тусовку. Просто на мне были серьги и браслет, сделанные из очень хорошего белого золота, с несколькими приличными бриллиантами, они немалых денег стоили. Это наши так называемые фамильные драгоценности, они переходили от поколения к поколению. Повезло же кому-то!

— А зачем ты семейные ценности в дорогу надела?

— А я их и не снимала. Мне с ними как-то теплее.