беспорядочной драки, в которой каждому перепало множество ударов палкой, дядя Вернон выпрямился, хватая ртом воздух и победно сжимая в руке письмо.
— Иди к себе в буфет — то есть, в комнату, — свистящим от удушья голосом приказал он Гарри. — Дудли — уйди — говорю тебе, уйди.
Гарри кругами ходил по новой комнате. Кто-то знает не только о том, что он переехал, но и о том, что он не получил первого письма. Наверное, они попробуют написать еще раз? И уж на этот раз он постарается, чтобы письмо дошло по назначению. У него созрел план.
На следующее утро отремонтированный будильник зазвенел в шесть часов утра. Гарри поскорее выключил его и бесшумно оделся. Главное никого не разбудить. Не зажигая света, Гарри прокрался вниз.
Он решил подождать почтальона на углу Бирючиновой аллеи и взять у него почту для дома № 4. Он пробирался по темному холлу, и сердце его колотилось как сумасшедшее…
— ААААААААА!
От ужаса Гарри высоко подпрыгнул и приземлился на что-то большое и скользкое, лежавшее на коврике у двери — что-то живое!
Наверху зажегся свет, и Гарри, к своему ужасу, понял, что большим и скользким было дядино лицо! Дядя Вернон ночевал под дверью в спальном мешке, очевидно, пытаясь воспрепятствовать Гарри именно в том, что тот собирался предпринять. В течение примерно получаса дядя орал на Гарри, после чего велел ему пойти и принести чашку чая. Гарри безутешно поплелся на кухню, а вернувшись, обнаружил, что почта уже пришла и лежит у дяди на коленях. Гарри разглядел три конверта, надписанных изумрудными чернилами.
— Это мои… — начал было Гарри, но дядя Вернон демонстративно изорвал письма на мелкие кусочки.
В этот день дядя Вернон не пошел на работу. Он остался дома и заколотил прорезь для писем.
— Увидишь, — объяснял он тете Петунии сквозь гвозди во рту, — если они не смогут доставить их, они прекратят.
— Я в этом не уверена, Вернон.
— О, ты не можешь знать, Петуния, как поведут себя эти люди, мозги у них устроены иначе, чем у нас с тобой, — сказал дядя Вернон и ударил по гвоздю куском торта, который подала ему тетя Петуния.
В пятницу пришло немного-немало двенадцать писем. Поскольку их не смогли опустить в прорезь, то просунули под дверь, а также в боковые щели, и еще несколько забросили в окошко ванной на нижнем этаже.
Дядя Вернон снова остался дома. После сожжения писем он вооружился молотком и гвоздями и забил дощечками все щели во входной двери и на заднем крыльце, так что никто уже не мог выйти наружу. Во время работы он напевал «и враг бежит, бежит, бежит» и вздрагивал от малейшего шороха.
В субботу ситуация стала выходить из-под контроля. Двадцать четыре письма для Гарри пробрались в дом, будучи вложены внутрь каждого из двух дюжин яиц, которые тетя Петуния приняла из рук крайне озадаченного молочника через окно гостиной. Пока дядя Вернон возмущенно звонил на почту и в молочную лавку, пытаясь отыскать виновных, тетя Петуния пропускала письма через мясорубку.
— Кому это так приспичило пообщаться с тобой? — спрашивал озадаченный Дудли.
С утра в воскресенье дядя Вернон спустился к завтраку с видом усталым и даже больным, но все-таки счастливый.
— По воскресеньям не носят почту, — весело пропел он, намазывая мармелад на газету, — так что этих чертовых писем…
При этих его словах что-то со свистом вылетело из трубы и стукнуло дядю по затылку. Следом из камина как пули полетели письма, тридцать, а может быть, сорок штук. Все пригнулись, один Гарри бросился, стремясь поймать хотя бы одно…
— ВОН! ВОН!
Дядя Вернон ухватил Гарри поперек туловища и выбросил его в холл. Тетя Петуния и Дудли вылетели из кухни, закрывая лица руками, и дядя Вернон захлопнул дверь. Слышно было, что письма продолжают сыпаться из трубы, отскакивая от пола и стен.
— Значит, так, — сказал дядя Вернон, стараясь сохранять спокойствие, но в то же время выдирая клочья из усов, — чтобы через пять минут все были собраны. Мы уезжаем. Возьмите только самое необходимое. Без возражений!
С ободранными усами он выглядел так страшно, что никто и не решился возражать. Через десять минут они уже проломили себе путь сквозь заколоченные двери и мчались в машине по шоссе. На заднем сидении всхлипывал Дудли, получивший от отца подзатыльник за то, что задержал отъезд, пытаясь упихнуть в рюкзак телевизор, видеомагнитофон и компьютер.
Они мчались и мчались. Даже тетя Петуния не осмеливалась спросить, куда же они едут. Время от времени дядя Вернон резко разворачивался и некоторое время ехал в обратном направлении.
— Избавимся от погони… от хвоста… — бормотал он в этих случаях.
Целый день они не останавливались даже для того, чтобы перекусить. К вечеру Дудли уже выл в голос. Это был самый кошмарный день в его жизни. Он проголодался, пропустил целых пять передач по телевизору и вообще еще ни разу не проводил так много времени, не взорвав ни одного компьютерного пришельца.
Наконец, на окраине большого города дядя Вернон затормозил у какой-то угрюмой гостиницы. Дудли и Гарри спали в одной комнате на стоящих рядом кроватях, застеленных сырыми простынями. Дудли храпел, а Гарри сидел на подоконнике, смотрел, как светят фарами проезжающие машины и напряженно думал…
Завтракать пришлось лежалыми хлопьями и бутербродами с маринованными помидорами. Не успели они доесть, как подошла хозяйка гостиницы.
— П'рстите, к'торый тут будет м-р Г. Поттер? Тут пр'шло 'коло сотни вот таких вот…
И она показала письмо, держа его так, чтобы они могли прочитать изумрудный адрес:
Коксворт
Гостиница «Мертвая тишина»
Номер 17
М-ру Г. Поттеру
Гарри потянулся было за письмом, но дядя Вернон стукнул его по руке. Женщина безучастно наблюдала.
— Я возьму их, — сказал дядя Вернон, быстро поднимаясь и выходя из столовой следом за хозяйкой.
— Может быть, лучше поехать домой? — осторожно спросила тетя Петуния много часов спустя, но дядя Вернон, похоже, не слышал ее. Чего он вообще хотел добиться, никто понять не мог. Он заехал в лес, вышел, осмотрелся, затряс головой, снова влез в машину, и они поехали дальше. То же самое произошло и посреди вспаханного поля, и на подвесном мосту, и на крыше многоэтажной стоянки.
— Папа сошел с ума, да? — скучно спросил Дудли у матери вечером того же дня. Дядя Вернон привез их на берег моря, запер в машине и исчез.
Начался дождь. Крупные капли барабанили по крыше. Дудли хлюпал носом.
— Сегодня понедельник, — сообщил он тете Петунии, — сегодня будет «Великий Умберто». Я хочу, чтобы в номере был телевизор.
Понедельник. Это Гарри кое о чем напомнило. Раз сегодня понедельник — уж что-что, а дни недели Дудли знал хорошо, иначе как бы он смотрел телевизор — значит, завтра, во вторник, Гарри исполнится одиннадцать. Конечно, для Гарри день рождения никогда не был ничем таким особенным. В прошлый раз, например, ему подарили вешалку для пальто и старые носки дяди Вернона. Но все же не каждый день тебе исполняется одиннадцать.
Дядя Вернон вернулся, улыбаясь. В руках он нес длинный плоский пакет, но не ответил, когда тетя Петуния спросила, что это он купил.
— Я нашел замечательное место! — объявил он. — Вылезайте! Пошли!
На улице было очень холодно. Дядя Вернон показывал куда-то довольно далеко в море, где высилось нечто, похожее на скалу. На вершине скалы ютилась жалкая крохотная лачужка. Можно было с уверенностью сказать, что там нет телевизора.
— Сегодня ночью обещают шторм! — воскликнул дядя с застывшей улыбкой помешанного и захлопал в ладоши. — А этот джентльмен любезно согласился одолжить нам свою лодку!
К ним бочком приблизился беззубый старикашка и с довольно недоброй ухмылкой показал на старую утлую лодчонку, прыгавшую внизу в серо-стальных водах.
— Я взял кое-что сухим пайком, — сказал дядя Вернон, — так что — все на борт!
В лодке было смертельно холодно. Ледяные брызги морской воды и капли дождя заползали за воротник, пронизывающий ветер хлестал по лицу. Казалось, прошло много часов, прежде чем они добрались до скалы, где дядя Вернон, спотыкаясь и соскальзывая, проложил путь к полуразвалившемуся пристанищу.
Всё в доме вызывало отвращение. Пахло гниющими водорослями, ветер со свистом врывался в огромные щели между дощатыми стенами, а в камине было пусто и сыро. В лачуге имелось всего две комнатки.
Сухой паек дяди Вернона обернулся четырьмя бананами и пакетиком чипсов каждому. При помощи пустых пакетов дядя попытался развести огонь в камине, но пакеты лишь чадили и сморщивались.
— Вот письма бы пригодились! — весело пошутил дядя.
Он пребывал в отличнейшем настроении — очевидно, был уверен, что никаким письмам не удастся добраться сюда, к тому же в шторм. Гарри про себя соглашался с ним, хотя его самого такая мысль не радовала.
Наступила ночь, и разразился обещанный шторм. Брызги от высоченных волн ударялись в стены лачуги, от свирепого ветра дребезжали расшатанные оконные рамы. Тетя Петуния нашла в соседней комнате несколько покрытых плесенью одеял и устроила Дудли постель на побитом молью диванчике. Сама она вместе с дядей Верноном отправилась спать на проваленной кровати в соседнюю комнату, а Гарри не оставалось ничего другого, кроме как отыскать наименее жесткое место на полу и свернуться там под самым жидким, самым истрепанным одеялом.
Шторм разгорался все сильнее, и Гарри не мог заснуть. Он дрожал и переворачивался с боку на бок, стараясь улечься поудобнее. Живот сводило от голода. Храп Дудли заглушали низкие раскаты грома, впервые раздавшиеся где-то около полуночи. Подсвеченный циферблат часов на толстой руке Дудли, свисавшей с дивана, показывал, что через десять минут Гарри исполнится одиннадцать. Мальчик лежал и смотрел, как с тиканьем часов день рождения подходил все ближе, думал о том, вспомнят ли об этом дядя и тетя, и гадал, где сейчас может находиться неизвестный автор писем.
Еще пять минут. Раздался треск. Гарри очень надеялся, что крыша не провалится, хотя, возможно, от этого станет только теплее. Четыре минуты. Вдруг,
