на заводе, грузили в самолеты. Впервые они проходили проверку в комплексе только на полигоне.

Обращаясь к Пилюгину, я пожаловался, что его заместители не чувствуют своей головной роли – ответственности за систему управления Е-6 в целом. Мой длинный доклад изобиловал большим числом обличающих примеров. Как доказательство отсутствия системного подхода и строгого контроля за ошибками в настройке аппаратуры я привел последние три аварии Е-6. «Все три – на совести разработчиков системы управления», – заявил я. Разразилась очень бурная дискуссия.

В совещании участвовали военные представители всех приглашенных организаций. Мои претензии по качеству и надежности грозили остановкой приемки и срывом графиков поставок. Неоднократно получалось так, что после наших претензий военный представитель прекращал приемку у смежников, пока не получал исчерпывающих доказательств в устранении всех замечаний. Таким образом, мы как бы сами себе наступали на хвост. Стоит поднять шум по поводу надежности – срываются сроки поставок и соответственно наши сроки, утвержденные на «самом верху».

После моего доклада обвинения в резкой форме высказали наши испытатели и ведущие конструкторы. Разговор получился очень полезным.

Пилюгин, выслушивая обвинения в адрес своего нового НИИ, вначале надулся и начал жевать язык, что по обыкновению было признаком гнева или обиды. Но под конец высказал много полезных мыслей о порядке работы на будущее.

– Мы имеем по каждой ракете свой комплексный стенд, через который пропускаем полный летный комплекс раньше, чем его отправляем для установки, – сказал он, – а по Е-6 за три года такой стенд не укомплектовали ни аппаратурой Морачевского, ни автоматикой Исаева, ни радиосистемой Богуславского. Это наша недоработка. Будем исправлять. Такое поручение даю Финогееву и Коврижкину. Правда, если через месяц сядем на Луну, может, стенд и не потребуется.

Когда разъехались все смежники, мы в своем кругу, подводя итоги трудного разговора, решили, что пора брать в свои руки не только руководство испытаниями на полигоне, но обязательно и управление полетом до планеты. По «Востокам» и «Восходам» роль руководителя полетов практически выполнял сам Королев, имея помощниками Феоктистова, Гагарина и всех главных конструкторов, которые посменно дежурят в кабинете Кириллова и переговорной комнате МИКа. Для длительных межпланетных полетов надо переходить на режим штатного профессионального руководителя полета. Пока таким на НИП-10 являлся Богуславский, а в Евпатории на НИП-16 по MB начинал командовать Агаджанов. Своих руководителей мы до сих пор не имели. Мы начали было спорить, как лучше руководить, но быстро остыли, вспомнив с досадой, что со следующего года вся межпланетная автоматическая тематика от нас переходит к Бабакину. Пусть уж он заводит у себя управляющих этими полетами.

Королев сам не улетал, но стремился вытолкнуть на полигон почти всех главных. Шабаров и Осташев уже месяц безвылазно трудились на полигоне и жаловались, что представители многих смежников не решают вопросы до прилета своего главного конструктора.

25 октября вместе с большой группой главных мы вылетели на полигон. Здесь в самом буквальном смысле пыль стояла столбом. Дело в том, что МИК на «двойке» и первый старт не обладали пропускной способностью, которая требовалась планом по количеству пусков на конец 1965 года. Командование полигона с согласия Госкомиссии часть ракет-носителей для подготовки и пуска передало 31-и площадке.

Впервые две четырехступенчатые ракеты-носителя готовились в новом МИКе для пуска с нового старта. К работе подключались новые расчеты военных специалистов. Удвоение стартовых мощностей полигона потребовало и от промышленности увеличения численности участников пусков. Все большее число специалистов и рабочих покидали свои предприятия и отбывали в длительные командировки на полигон. Через день после прилета с Осташевым и Шабаровым мы поехали на 31-ю площадку.

Условия работы здесь были несравненно хуже, чем на нашей «двойке». В новом, еще не обжитом МИКе воздух был насыщен пылью, полы грязные, лабораторные комнаты не обустроены, не было ни стульев, ни столов, люди сидели у пультов на ящиках.

Жилой городок в километре от ТП вмещал уже 4500 человек. В гостиницах в один номер площадью 15 квадратных метров втискивалось до пяти человек. Постельное белье менялось только при смене постояльца, и то не всегда. Чтобы пообедать, надо было простоять в очереди в столовую чуть ли не два часа. Ко мне подошла группа молодых инженеров. Ребята пожаловались:

– Военному начальству – отдельные столики с красивой официанткой в накрахмаленном фартучке, а остальным – неубранные столы с грязной посудой, да еще из всех приборов только алюминиевые ложки. Пока пройдешь из МИКа один километр, простоишь в очереди, пообедаешь, еще один километр обратно – уже и ужинать пора.

Несмотря на все это столь обычное для наших новостроек бытовое неустройство, народ работал героически. Особенно трудная доля выпала на долю монтажников нашего завода. «Рабочий класс», как мы их называли, умел приспосабливаться к неудобствам быстрее и лучше технической интеллигенции. Столовой они не пользовались – бригада организовала питание прямо в рабочем помещении. В номерах гостиниц и на рабочих местах у них чистота и порядок, не в пример инженерному составу.

«Сколько надо, столько и работаем, – говорил мастер, – вот только вы плохо обеспечиваете нас документацией на подготовку. Много времени уходит на размышления, инструкций нет и спросить не у кого. Но не беспокойтесь – мы свое дело делаем и не подведем». Четвертую ступень – блок «Л» и ракету- носитель в целом действительно они научились готовить спокойно, без подчеркнутого героизма.

На Госкомиссии утвердили расписание: пуски по Венере осуществить 12, 16 и 25 ноября. Пуск Е-6 № 12 по Луне провести с первой площадки 3 декабря. Долго спорили, куда и какие морские суда расставлять для контроля полета. В тот период на корабли претендовал и Янгель, который проводил испытания боевых ракет на максимальную дальность полета. На этот раз вместо «Долинска» в Гвинейский залив отправили «Краснодар». Тихоокеанский бассейн прикрывали два теплохода: «Чажма» и «Сучан».

Пуск ЗМВ-4 № 6 по Венере 12 ноября был первым пуском четырехступенчатой ракеты-носителя с нового старта.

В семь утра у нас еще тянулась часовая готовность, а с янгелевского старта, это всего в четырех километрах, резво взлетела и пошла на «Куру» очередная Р-16. Предрассветная холодная степь на секунды озарилась ярким светом, и по ней прокатился быстро затухающий рев.

Спустившись в новый просторный бункер, я пристроился на ящике рядом с председателем Госкомиссии Тюлиным. Он уже приложился к трубке ВЧ-связи и докладывал в Москву. В далеком Калининграде в НИИ-88 собрались Королев, Мозжорин, Афанасьев, Пашков, Сербии и многие «болельщики» из аппарата ЦК КПСС, ВПК и министерств.

Стреляющий – Кириллов жаловался:

– Бункер просторный, но слепой. Всего два паршивых перископа. Это потому, что их делали для ракетчиков по особому заказу, а в старом бункере стоят отличные перископы со старых подводных лодок.

Подготовка к старту прошла без каких-либо осечек.

Точно по времени ушла наша четырехступенчатая 8К78 с АМСом 3МВ-4 № 4. В бункер стали поступать быстрые доклады:

«Предварительная», «Главная», «Отделение».

Тюлин докладывает в Москву:

– С нового старта все три ступени пошли нормально, мы переезжаем на «двойку».

После бессонной ночи медленно поднимаемся по лестнице и выходим из бункера на холодный ветер. Водитель гонит машину по серой ленте бетона с максимальной скоростью. Мы должны успеть проехать 30 километров до узла связи на «двойке» раньше, чем Москва задаст вопрос: «Что там опять у вас случилось?» Доехали.

Устроившись в теплом кабинете Кириллова, ждем информацию с дальневосточных пунктов. НИП-15 – Уссурийск – успокоил: «После отделения блока „Л“ все параметры в норме». «Чажма» из Тихого океана засекла расчетный по времени запуск четвертой ступени. На короткое время все измерительные пункты затихли – это самые напряженные минуты ожидания. Сотни людей ждут, окажется ли очередная «Венера» на расчетной орбите или останется спутником Земли – новым «Космосом» номер такой-то.