Подготовка полета человека в космос была засекречена, как и все наши космические программы. Сообщение о полете в космос никому не известного майора Гагарина для жителей Земли было полной неожиданностью и вызвало ликование во всем мире. Москвичи вышли на улицы, заполнили Красную площадь, улыбались, несли самодельные плакаты: «Все в космос!». Торжествовала вся страна!

Полет первого человека в космос, успех советской науки и техники явились стимулом морального объединения всех слоев общества. «Хрущевская оттепель» уже шла на убыль, давало себя чувствовать идеологическое давление «холодной войны». Полет Гагарина снова вселил надежды на светлое будущее.

Еще трудно было осознать, что конкретно дает полет человека в космос Отечеству и человечеству, но каждый гражданин Советского Союза почувствовал себя лично причастным к великому свершению: не американец или европеец, а наш, смоленский, трудами наших ученых и усилиями всего народа совершил этот подвиг.

Я не был в Москве ни 9 мая 1945 года, ни в дни триумфальной встречи Гагарина. О том, что происходило в те дни, есть достаточное количество публикаций, фото – и кинодокументов. Годы спустя появились серьезные книги о подготовке космического корабля, его полете и самом Гагарине.

Из авторов наиболее объективных трудов литературно-мемуарного жанра считаю нужным выделить Марка Галлая – заслуженного летчика-испытателя, инструктора-методиста первой группы космонавтов; Олега Ивановского – ведущего конструктора корабля «Восток»; Николая Каманина – помощника Главнокомандующего ВВС, ответственного за подготовку космонавтов, фактически возглавившего в ВВС работы по пилотируемой космонавтике; самого Юрия Гагарина (по литературной записи С. Борзенко и Н. Денисова); Германа Титова – товарища Гагарина, второго космонавта мира; Ярослава Голованова – инженера, ставшего профессиональным журналистом и писателем, наиболее близким к кругам ракетно- космического, сообщества.

Литературный труд Голованова – «Королев» – талантливый синтез изложения исторических фактов, изображения участников событий тех дней и общей атмосферы «дня космонавтики». Эта книга, помимо всех прочих достоинств, имеет то преимущество перед предыдущими изданиями, что вышла в период, когда уже было позволено все называть своими именами. Жесткая и большей частью неумная цензура прежних лет держала авторов на коротком поводке.

В замечательной книге «Первые ступени» Олег Ивановский переименовал себя в А. Иванова. Константин Давидович (Бушуев) превратился в Константина Дмитриевича, Алексей Федорович (Богомолов) – в Василия Федоровича, Николай Алексеевич (Пилюгин) – в Николая Александровича, Вильницкий стал Вальчицким, я именовался Борисом Ефимовичем и так далее. Непосвященным издания первых лет космической эры следовало бы читать со специальным справочником «Кто был кто» в различных публикациях. Теперь есть возможность писать и рассказывать без заведомого искажения. Однако время унесло неповторимые ароматы тех дней и ночей.

Перечитывая многие воспоминания о первых пилотируемых полетах в космос, я испытываю к авторам некое подобие зависти. Я в своих воспоминаниях не способен выделить рассказ о Гагарине и его полете 12 апреля «в чистом виде». Если бы я писал по горячим следам! Теперь с расстояния в тридцать пять лет картины «исторических будней» смазываются наплывающими на них другими событиями. Так бывает, когда по недосмотру заряжаешь фотоаппарат уже отснятой фотопленкой. При проявке на ней совмещаются разные сюжеты.

В марте и апреле 1961 года я находился в Тюратаме. При подготовке полета Гагарина и после него на полигоне происходили и другие события, непосредственно связанные с нашими работами. О некоторых из них, во времени параллельных, я пишу в другой главе.

Порядки, царившие на полигоне в дни подготовки к пуску человека, внешне мало чем отличались от предыдущих, когда в космос уходили корабли-спутники, еще не получившие наименование «Восток». Напряжение и бессонница при подготовке первых ракет, даже первого спутника, были большими. Теперь было заметно больше элементарного порядка. В атмосфере Тюратама появилось нечто неуловимое. Человек, прибывавший на полигон после долгого перерыва, мог заметить, что у «старожилов» появилось чувство самоуважения.

В эти дни прилетело много новых людей. Попадавшие в эту атмосферу впервые быстро приспосабливались к полигонному быту. Переполненные гостиницы и столовые не раздражали, а примиряли и сближали людей. Мы, полигонные старожилы, даже не заметили, что степь раньше обычного зацвела низкорослыми тюльпанами. Все прилетавшие из Москвы замечали это сразу. Всеми ощущалось приближение исторического события. Но никто не показывал возвышенных чувств, не произносил восторженно торжественных слов. Разве что при встречах, здороваясь, люди улыбались чаще и шире обычного.

Позволю себе небольшое отступление в историю «Востоков». Предварительные проработки вопроса о создании спутника Земли «с человеком на борту» относятся к августу 1958 года. Задающими тон личностями в этой работе были Тихонравов и Феоктистов. В конце года начались разработки системы управления, жизнеобеспечения и других систем.

Роль главного проектанта выполнял Константин Феоктистов. На всем протяжении работ по проектированию пилотируемых кораблей от «Востоков» до «Союзов» он проявил себя самым «быстрым разумом» из проектантов, с которыми мне приходилось работать. Удивительно было наблюдать, что Королев терпеливо выносил упрямство, а иногда излишнюю принципиальность, доходящую до фанатизма, в характере Феоктистова.

Кое– кто из моих товарищей иногда жаловался на диктаторский, даже деспотичный стиль Феоктистова при обсуждении проектных вопросов. Это касалось только проектов, а отнюдь не человеческих отношений, в которых Феоктистов мог служить образцом интеллигентной порядочности. Его фанатизм объяснялся еще и тем, что он сам мечтал о полете в космос. Эту возможность он получил благодаря упорству Королева, но только через три года после полета Гагарина.

В апреле 1959 года был выпущен секретный «Эскизный проект корабля „Восток“«, в мае появились первые баллистические расчеты с вариантами спуска с орбиты.

Выходить наверх с предложением о полете человека можно было только при поддержке военных: каждая ракета Р-7, необходимая для новых программ, так или иначе шла за их счет. Мы и так злоупотребляли терпением Министерства обороны, пользуясь его полигоном, контингентом военных специалистов и воинских частей для пусков по Луне, Марсу и Венере.

Ракета Р-7, в модернизированном варианте Р-7А (8К74), дополненная третьей ступенью – блоком «Е», уже в 1959 году способна была выводить на околоземную орбиту спутник массой до пяти тонн. Этого было достаточно для начала экспериментальных пусков человека. Не в первый и не в последний раз косвенную поддержку нашей новой программе оказали американцы. По инициативе ЦРУ они начали разработку спутников-разведчиков. Фотопленка со спутников «Дискавери» возвращалась на Землю в специальных капсулах. В этом, надо признать, американцы нас обогнали – мы в 1959 году еще не владели техникой возвращения полезных грузов с орбиты.

Проблема возвращения с орбиты являлась одной из главных и для человека на борту и для материалов фото – и всяческой другой разведки. Объединение интересов явилось причиной выпуска 22 мая 1959 года совершенно секретного постановления правительства по теме «Восток». Этим постановлением на ОКБ-1 возлагалась экспериментальная отработка основных систем и конструкции автоматического спутника-разведчика. Разработка ИСЗ для разведки и навигации объявлялась неотложной оборонной задачей.

С помощью Келдыша и Руднева Королеву удалось в это постановление вписать семь слов: «… а также спутника, предназначенного для полета человека».

Такое объединение по тактическим соображениям в одном постановлении двух, казалось бы, совершенно различных задач в дальнейшем привело и к технической унификации основных конструктивных элементов пилотируемых «Востоков» и «Зенитов» – первых фоторазведчиков.

Постановление готовилось аппаратом Госкомитета оборонной промышленности и ВПК с участием Королева и других главных. Оно было без волокиты рассмотрено и подписано Хрущевым. Что означал полет советского человека в космос для престижа страны и доказательств преимуществ социалистической системы, Хрущев понимал лучше самих авторов предложения.