задачей считалось восстановление пирса, каждодневно разрушавшегося немецкой артиллерией и бомбардировками с воздуха. Пока не заледенела Шлиссельбургская губа, у этого пирса швартовались корабли военной флотилии и баржи Северо-Западного речного пароходства. Из Коккорева они доставляли на восточный берег сработанные в Ленинграде боеприпасы и военную технику, а обратно шли сюда груженные продовольствием.

Командовал мостостроительным батальоном инженер Бриков, призванный в армию лишь в конце августа, а до того возглавлявший ленинградскую контору Союздорпроекта. Инженер-мостовик Гусинский стал его помощником по технической части. Инженерами-дорожниками были и командиры рот – Соколов, Качурин, Костюрин. Командиры взводов – Дмитриев, Стафеев, Ашевский, Смирнов, Радзевич, Лачинов, Кротков, Мордашкин – тоже имели высшее инженерное образование и получили свои воинские документы в обмен на удостоверения работников все того же Союздорпроекта или Управления шоссейных дорог. А среди рядового и сержантского состава преобладали вчерашние столяры, плотники, каменщики, как правило великовозрастные, считавшиеся ограниченно годными для военной службы.

Во всем батальоне, кажется, один только Соколов мог назваться «бывалым солдатом» – ему еще в сороковом году довелось участвовать в боях на Карельском перешейке. Однако и он, прибыв сюда со своей ротой в ночь на 10 октября, в первый момент почувствовал себя не очень уверенно. Ему привычно было прокладывать пути по земле – взрывать горы, засыпать болота, покрывать асфальтом проселки. А тут бушевало бескрайнее, похожее на море озеро, у причала стояли обледеневшие, будто только что вернувшиеся из дальнего арктического похода военные корабли и, как перст, указующий край земли, возвышался Осиновецкий маяк – высокая каменная башня, исполосованная снизу доверху чередующимися красными и белыми полосами. К берегу вела дорога, вдрызг разбитая сотнями вражеских авиационных бомб, гусеницами следовавших на погрузку тяжелых танков и колесами буксовавших автомашин. Слева от нее чернел смешанный – из чахлых берез, осины и сосны – лесок, тоже изрядно покалеченный войной.

Батальон с ходу приступил к восстановительным работам на причале. Землянки для жилья копали уже после, преимущественно ночью.

В тяжелых трудах прошли неделя, вторая, третья. Осенняя штормовая Ладога постепенно успокаивалась. Но это было спокойствие смерти. Ледяная шуга плыла по свинцового цвета воде. Все реже приходили в Осиновец корабли. Лишь наиболее мощным из них удавалось пробиваться сквозь шуту и торосы. Ладога переставала быть судоходной.

В половине ноября начальник тыла Ленинградского фронта генерал Лагунов собрал всех командиров частей, сосредоточенных близ Коккорева, и хриплым, простуженным голосом объявил, что надо немедленно приступить к подготовительным работам по прокладке через Ладогу автогужевой дороги. Тут же он представил им военинженера третьего ранга Якубовского, назначенного начальником строительства.

С тех пор над прибрежным лесом днем и ночью стоял неумолчный стук топоров и скрежет пил: заготавливались дорожные знаки, вехи, переносные щиты. Одновременно оборудовались подъездные пути для автогужевого транспорта и расчищались площадки для грузов.

Зима установилась окончательно. Начались обильные снегопады, метели. Но лед, покрывший Ладогу, оставался пока непроходимым.

Каждое утро по Вагановскому пологому спуску спешили на этот зыбкий лед разведчики – проверить, насколько окреп он за ночь. Доклады их были противоречивы. Одни утверждали, что толщина льда увеличилась на один-два сантиметра. Другие, производившие промеры южнее или севернее, вернувшись, заявляли, что лед, наоборот, стал тоньше, – видимо, из-за каких-то постоянно меняющих свое направление теплых течений. Третьи в нескольких километрах от берега обнаруживали вовсе не замерзшее пространство.

…Пройдут недели, и Ладогу будут благословлять сотни тысяч, миллионы людей. Любовно назовут ее Дорогой жизни. Но в ту пору, когда гигантское озеро замерзало слишком медленно и неравномерно, его проклинали. Из спасительной артерии, по которой великий донор – Советская страна – вливал кровь в теряющий жизненные силы Ленинград, Ладога превратилась в союзницу немцев.

Якубовский несколько раз сам спускался на лед. Ежедневно, а то и дважды, трижды в сутки ему звонил из Смольного Лагунов. Звонил только для того, чтобы задать единственный вопрос, произнести всего два слова:

– Как лед?

Ответы были разными по форме, но одинаковыми по смыслу:

– Тонок.

– Непроходим.

– Вода на пути…

Звонили и Жданов и Васнецов. Спрашивали то требовательно, то просительно, то прямо с мольбой. Называли цифры погибших от голода за истекшие сутки: четыреста человек… шестьсот…

Но и они слышали в ответ одно и то же. Менялись лишь расстояния, пройденные по льду разведчиками.

– Прошли три километра.

– Прошли четыре.

– Прошли шесть, но дальше – вода…

Ледовой разведкой занимались все. Гидрометеорологическая служба фронта. Гидрографическая служба военной флотилии. Разведчики Балтфлота. Погранвойска. Инженерно-строительные части.

Чтобы выдержать тяжесть человека, достаточно было семисантиметровой толщины льда. Для лошади с тонной груза на санях лед должен быть не тоньше пятнадцати сантиметров, а для груженой полуторки – около двадцати.

Семь, пятнадцать, двадцать – этими цифрами люди грезили. Наяву и во сне. А максимальная толщина льда пока что не превышала восьми сантиметров.

Наконец мороз достиг двадцати двух градусов. И тут-то был вызван в штаб мостостроительного батальона командир роты Соколов.