— Позвольте побеспокоить вас, святые отцы.

— Сделайте одолжение! — отозвался буддийский монах, отвечая на приветствие.

— Я только что слышал ваш разговор, вы толковали о причинах и следствиях, — продолжал Чжэнь Шиинь. — В мире смертных такое редко услышишь. Я человек невежественный и не все понял. Не соблаговолите ли просветить меня, я готов промыть уши и внимательно выслушать вас. Может быть, в будущем это избавит меня от тяжких грехов.

Монахи улыбнулись.

— Мы не вправе до времени разглашать тайны Неба. Не забывай нас, и в положенный срок мы поможем тебе спастись от мук ада.

— Что и говорить, небесные тайны нельзя разглашать, — согласился Чжэнь Шиинь. — Но нельзя ли узнать, о каком дурне вы толковали? Кого или что имели в виду? Хотя бы взглянуть.

— Если ты подразумеваешь эту вещицу — гляди, — и буддийский монах протянул ему небольшой камень.

Это была чистая прекрасная яшма, а на ней надпись — «Одушевленная яшма». Была еще одна надпись, на обратной стороне, но едва Чжэнь Шиинь собрался ее прочесть, как буддийский монах отнял камень, сказав:

— Мы у границы мира грез!

Он подхватил под руку своего спутника и увел под большую каменную арку с горизонтальной надписью наверху «Беспредельная страна грез» и вертикальными парными надписями[9] по обеим ее сторонам:

Чжэнь Шиинь хотел последовать за монахами, но не успел сделать и шага, как грянул гром — будто рухнули горы и разверзлась земля.

Чжэнь Шиинь вскрикнул и открыл глаза. Солнце ярко пылало, легкий ветерок колыхал листья бананов. Сон Чжэнь Шиинь наполовину забыл.

Вошла нянька с Инлянь на руках. Только сейчас Чжэнь Шиинь заметил, что девочка растет и умнеет не по дням, а по часам, становясь прелестной, как яшма, которую без устали полируют. Он решил прогуляться с дочкой и взял ее на руки. Побродив по улицам и поглядев на уличную сутолоку, он уже возвращался домой, когда увидел шедших ему навстречу монахов — буддийского и даосского, которые вели между собой разговор. Буддийский — босой, голова покрыта коростой, даос — хромой, всклокоченные волосы торчат в разные стороны.

Буддийский монах поглядел на Чжэнь Шииня и запричитал:

— Благодетель, зачем ты носишь на руках это несчастное создание? Ведь оно навлечет беду на своих родителей!

Чжэнь Шиинь решил, что монах сумасшедший, и не обратил на него внимания. Но монах не унимался:

— Отдай ее мне! Отдай!

Чжэнь Шиинь покрепче прижал к себе дочь и хотел уйти. Тут вдруг монах расхохотался и, тыча в него пальцем, прочел стихи:

Слова эти смутили душу Чжэнь Шииня, но не успел он порасспросить монаха, как в разговор вмешался даос.

— Давай пока расстанемся, — сказал он буддийскому монаху. — Пусть каждый сам себе добывает на пропитание. А через три калпы я буду ждать тебя в горах Бэйманшань. Оттуда отправимся в Беспредельную страну грез и вычеркнем запись из списков бессмертной феи Цзинхуань[12].

— Прекрасно! Прекрасно! — воскликнул буддийский монах, и они разошлись в разные стороны.

«Неспроста эти монахи явились, — подумал Чжэнь Шиинь. — Надо было их обо всем расспросить, но теперь уже поздно».

Так, размышляя, Чжэнь Шиинь пришел домой, когда увидел соседа — ученого-конфуцианца, жившего в храме Тыквы горлянки. Звали его Цзя Хуа, но известен он был под именем Цзя Юйцунь. Родился он в округе Хучжоу, в образованной чиновной семье, которая к этому времени разорилась, и от нажитого предками состояния почти ничего не осталось. Со временем родственники Цзя Юйцуня либо отправились в мир иной, либо разбрелись по свету, и он оказался совершенно один. Оставаться на родине не было никакого смысла, и Цзя Юйцунь отправился в столицу, надеясь выдержать экзамены и возродить славу семьи[13]. В эти места он попал два года назад и застрял здесь, найдя приют в храме. На жизнь он зарабатывал перепиской и составлением деловых бумаг, поэтому Чжэнь Шииню часто приходилось с ним сталкиваться.

Завидев Чжэнь Шииня, остановившегося у ворот, Цзя Юйцунь поздоровался с ним и спросил:

— Что это вы, почтенный, так внимательно смотрите на улицу? Что-нибудь интересное заметили?

— Нет, — с улыбкой отвечал Чжэнь Шиинь. — Дочка вот раскапризничалась, и я решил выйти ее поразвлечь. А вообще — скучно. Хорошо, что вы пришли, брат Цзя Юйцунь! Заходите, пожалуйста, вместе скоротаем этот бесконечный день!

Он отдал девочку няньке и под руку с Цзя Юйцунем направился в кабинет.

Мальчик-слуга подал чай. Но едва завязалась беседа, как кто-то из домочадцев прибежал к Чжэнь Шииню с вестью:

— Пожаловал господин Ян, желает справиться о вашем здоровье.

— Простите, — вскакивая с места, проговорил Чжэнь Шиинь, — я вас на время покину.

— Как вам будет угодно, почтенный друг, — ответил Цзя Юйцунь, тоже подымаясь. — Ведь я у вас частый гость — что за беда, если придется немного подождать?!

Чжэнь Шиинь покинул кабинет и направился в гостиную.

Оставшись в одиночестве, Цзя Юйцунь от нечего делать взял книгу стихов и стал ее перелистывать. Вдруг под окном кто-то кашлянул. Цзя Юйцунь выглянул наружу — это служанка рвала возле дома цветы. Не красавица, она обращала на себя внимание изящными манерами и благородными чертами лица, и Цзя Юйцунь невольно залюбовался девушкой.

Служанка между тем нарвала цветов и собралась уходить. Но, случайно подняв глаза, увидела в окне человека в старой одежде, с потертой повязкой на голове. С виду он был беден, но статная фигура, широкое лицо и резко очерченный рот, изогнутые брови, сверкающие, будто звезды, глаза, прямой нос и округлые щеки выдавали в нем человека незаурядного. Девушка поспешила убежать, думая про себя: