— Где ты нашел эту маленькую блондиночку?

— Когда-то я качал ее на своем колене.

— На котором? — спросил он. — Можно я его потрогаю?

Из спальни вышли Нора и Дороти. Я увидел на радиоприемнике вечернюю газету и взял ее в руки. Заголовки гласили:

В ту ночь Нора не могла уснуть. Она читала мемуары Шаляпина, пока я не задремал, а потом разбудила меня вопросом:

— Ты спишь?

Я ответил, что сплю.

Она зажгла две сигареты — одну для меня и одну для себя.

— А у тебя не возникает желания опять время от времени заниматься детективной работой — просто так, из интереса? Ну, понимаешь, когда подвернется что-нибудь особенное, вроде, скажем, дела Линдб...

— Дорогая, я полагаю, что ее убил Уайнант, — сказал я, — и полиция поймает его без моей помощи. Как бы то ни было, для меня это не имеет никакого значения. Ты суешь свой нос в дела, которые...

— Я хотела тебя спросить: а его жена знала, что эта мисс Вулф была его любовницей?

— Не знаю. Она ее не любила.

— А что из себя представляет жена?

— Не знаю... Женщина как женщина.

— Симпатичная?

— Когда-то была очень.

— Старая?

— Сорок — сорок два. Ну хватит, Нора. Тебе это ни к чему. Оставь Чарльзам чарльзовы проблемы, а Уайнантам — уайнантовы.

— Наверное, мне действительно поможет, если я выпью. — Она надула губы.

Я выбрался из постели и смешал коктейль. Когда я вернулся в спальню, зазвонил телефон. Я посмотрел на, лежавшие на столе, часы. Было около пяти часов утра.

Нора говорила в трубку:

— Алло... Да, это я. — Она скосила глаза в мою сторону. Я отрицательно помотал головой: нет, не надо. — Да... Да, конечно... Разумеется. — Она положила трубку и улыбнулась мне.

— Ты очаровательна, — сказал я. — Ну, что теперь?

— Дороти поднимается к нам. По-моему, она пьяна.

— Это здорово. — Я взял свою пижаму. — А то я, испугался, было, что придется лечь спать.

Наклонившись, она искала тапочки.

— Не будь таким занудой. Можешь спать целый день. — Она нашла тапочки и, сунув в них ноги, поднялась. — Она действительно так боится свою мать, как говорит?

— Если в ней есть хоть капля здравого смысла, то да. Мими — это яд.

Нора искоса посмотрела на меня потемневшими глазами и медленно спросила:

— Что ты от меня скрываешь?

— Ах, черт! — сказал я. — А я надеялся, что ты никогда не узнаешь. На самом деле Дороти — моя дочь. Понимаешь, я просто не знал, что делаю, Нора. Была весна в Венеции, я был так молод, и луна сияла над...

— Остряк. Ты есть хочешь?

— Как ты. Что тебе заказать?

— Сэндвич с рубленой говядиной, побольше луку и кофе.

Пока я звонил в, работавшую круглосуточно закусочную, пришла Дороти. Когда я вернулся в гостиную, она с трудом встала и сказала:

— Мне страшно неудобно, Ник, что я продолжаю беспокоить вас с Норой, но я не могу сегодня пойти домой в таком виде. Не могу. Я боюсь. Не знаю, что будет, если я пойду. Пожалуйста, не прогоняйте меня. — Она была очень пьяна. Аста обнюхивала ее лодыжки.

Я сказал:

— Тс-с-с. Никто тебя не прогоняет. Сядь. Через несколько минут принесут кофе. Где ты так нагрузилась?

Она села и тупо покачала головой.

— Не знаю. Где только я не была после того, как ушла от вас. Вот только дома не была, потому что не могу идти домой в таком виде. Посмотрите, что у меня есть. — Она опять встала и достала из кармана пальто обшарпанный пистолет. — Посмотрите-ка. — Она размахивала нацеленным прямо на меня пистолетом, а Аста радостно виляла хвостом и прыгала, пытаясь до него дотянуться.

Нора с шумом втянула в себя воздух. По спине у меня бегали мурашки. Я оттолкнул собаку и отнял у Дороти пистолет.

— Что это за кривляние? Сядь. — Я положил пистолет в карман халата и пихнул Дороти в кресло.

— Не сердитесь на меня, Ник, — заныла она. — Оставьте его у себя. Я не хочу причинять вам беспокойства.

— Где ты его взяла? — спросил я.

— В баре на Десятой авеню. Я отдала за него незнакомому мужчине свой браслет — тот, что с бриллиантами и изумрудами.

— А потом отыграла его в рулетку, — сказал я. — Он до сих пор на тебе.

Она уставилась на браслет.

— А я думала, что и правда его обменяла.

Я посмотрел на Нору и покачал головой. Нора сказала:

— О, Ник, перестань к ней придираться. Она...

— Он ко мне не придирается, Нора, совсем нет, — быстро проговорила Дороти. — Он... Он — единственный человек в мире, к кому я могу обратиться за помощью.

Я вспомнил, что Нора так и не прикоснулась к своему стакану виски с содовой, поэтому пошел на кухню и выпил его. Когда я вернулся, моя жена сидела на подлокотнике кресла Дороти и обнимала ее одной рукой. Дороти хлюпала носом; Нора говорила:

— Но Ник вовсе не сердится, милая. Ты ему нравишься. — Она посмотрела на меня. — Ты ведь не