— Я лучше умру, — кричала Элизабет. И в самом деле, если бы горе и меланхолия могли убивать, принцесса давно была бы мертва.

Мистер Лавл, учитель мальчугана, когда они бывали одни, говорил шепотом, что не стоит бояться: лорд-протектор только лает, но не кусается, а своими угрозами он надеется запугать мать и братьев мальчугана.

В компании мистера Лавла, занимавшегося его обучением, и слуг, постоянно утешавших его, Генри мог бы и примириться со своим жребием, но рядом была сестра, чтобы, как Божий перст, указывать ему на его титул и вытекающие из него обязанности.

Будучи старше, она еще застала славные дни королевского величия, а он, почти не помня мать, отца помнил даже слишком хорошо. Чарлза, Джеймса и Мэри он помнил весьма смутно, а младшую сестричку Генриетту даже ни разу не видел. Вообще-то он физически был крепче Элизабет: сломав в восемь лет ногу, та так и не оправилась от травмы. С каждой неделей она становилась тоньше и бледнее, но дух нетерпимости к врагам семьи с каждым днем разгорался в ней все сильнее и сильнее.

— Элизабет, — прошептал он ей сейчас. — Элизабет, не плачь так. Может быть, в Кэрисбруке нам будет хорошо?

— В тюрьме — хорошо?

— Может быть, нам там понравится больше, чем в Пенсхерсте?

— По-твоему, можно жить и получать удовольствие в тех местах, где совсем еще недавно жил он?.. Совсем недавно!..

У Генри задрожали губы. Ведь просто невозможно забыть про папу в замке, где он так же, как и они, был узником.

Элизабет заговорила снова:

— Они забрали папу оттуда перед тем как убить его, а теперь туда помещают нас.

Генри сейчас же вспомнил все, что было, и так ясно, будто это происходило в двух шагах от них. Он был уверен, что в Кэрисбрукском замке его вновь будут преследовать эти похожие на явь сны. Может быть, попросить мистера Лавла спать в его комнате? Но Элизабет рассердилась бы на него, сделай он так. «Ты боишься видеть сны о папе», — кричала она с презрением, если он делился с ней своими страхами. «Я бы хотела видеть его во сне каждый день и каждую ночь! Это все равно как если бы он вновь был с нами».

Сейчас мальчуган опять горько плакал. Он помнил все это так живо потому, что ему тогда исполнилось уже десять лет — и было это год назад. Однажды, в морозный январский день, в Сайон Хаус — этот дворец служил тогда местом их заключения — пришли люди и сказали, что им следует навестить отца.

Элизабет при этих словах разразилась безудержными рыданиями, и Генри спросил:

— Но почему ты плачешь? Тебе не хочется увидеться с папой?

— Ты слишком маленький, чтобы понять, — всхлипнула Элизабет. — О, счастливый Генри, ты слишком маленький!

Но он недолго был маленьким: он перестал быть ребенком в этот самый день.

Он помнил колючий морозный воздух, лед на воде, помнил, как скачет вдоль замерзшей реки и удивляется, почему Элизабет беспрерывно плачет с того момента, когда ей сообщили о предстоящем свидании с отцом.

И когда они прибыли во дворец Уайтхолл, Генри ощутил, что его отец отличается от того отца, которого он знал раньше; и в снах своих он видел именно этот день и отца, каким он был при этом последнем свидании. Генри помнил каждую деталь этой встречи. Он как бы вновь видел лицо отца, осунувшееся, печальное, однако пытавшееся улыбнуться, когда он посадил Генри на колени, в то время как плачущая Элизабет вцепилась в его руку. Он вновь видел бархатный камзол, кружевной воротник, длинные волосы, ниспадавшие на плечи.

— Итак, вы пришли повидаться со мной, дети мои, »— сказал он, целуя их по очереди. — Не плачь, любимая моя дочь. Ну, вытри глаза, ради меня.

Тогда Элизабет вытерла слезы и попыталась улыбнуться; отец крепко прижал ее к себе и поцеловал в макушку. Затем он сказал:

— Мне нужно кое о чем поговорить с твоим братом, Элизабет. Смотри, он удивлен и не понимает, что здесь происходит. Он сказал:» Почему ты плачешь, когда мы снова вместе? Разве не самое время радоваться, когда мы вместе?»Это то, о чем Генри думает, не так ли, сынишка?

Генри серьезно кивнул.

— Нам хочется быть с тобой больше, чем с кем-либо другим, — сказал мальчик. — Папа, давай будем вместе теперь… и всегда.

Отец не ответил, но Генри запомнил, как руки его сжались вокруг сына.

— Сынок, — сказал он, — вот-вот должно произойти кое-что очень серьезное. В такое время нельзя предугадать, где мы окажемся на следующий день. Я бы хотел попросить тебя запомнить эту встречу на годы вперед. Я бы хотел, чтобы ты запомнил то, что я скажу тебе. Ты постараешься сделать это?

— Да, папа.

— Тогда внимательно слушай. Есть две веши, о которых я бы хотел сказать, и хотя тебе всего лишь десять лет, ты сын короля, а посему должен знать много больше, чем другие мальчики. Есть две вещи, которые тебе следует запомнить, и если тебя когда-нибудь будут заставлять забыть про них, вспомни то мгновение, когда ты сидел у меня на коленях, а рядом стояла твоя сестра, старающаяся не заплакать, потому что она старше, чем ты. Первое: у тебя два брата. Никогда и ни за что не разрешай возводить себя на трон, пока жив хотя бы один из них. Второе вот что: никогда не отрекайся от веры, исповедуемой англиканской церковью, от тех наставлений, которые тебе читает мистер Лавл. Это то, о чем просит тебя отец. Ты сделаешь эти вещи ради меня, и, если кто-либо будет склонять тебя не слушаться моих заветов, вспомни этот день.

Генри обхватил руками шею отца.

— Да, папа, я буду вспоминать.

А очень, очень скоро после этого разговора он стал взрослым. Он понял. Он узнал, что через день после того, как он сидел на коленях отца и торжественно давал обещание, люди отвели короля в пиршественный зал около Вестминстера и там, на глазах многих, отрубили ему голову.

Это и был призрак, посещавший его во сне, — его любимый отец, больше уже не отец, а безголовое туловище, добрые глаза на отрубленной голове остекленели и больше не могут ни смотреть, ни улыбаться.

Если бы он мог забыть смерть отца, если бы он и Элизабет могли сбежать от врагов отца и присоединиться к матери, как все хорошо могло бы быть! Он не собирался забывать своего обещания отцу, потому что не смог бы этого никогда сделать. Но он мог быть счастлив, любя мать, братьев и сестер, а затем постепенно забыть эту последнюю встречу, эти чуть выпуклые глаза, такие добрые и нежные и такие душераздирающе печальные.

Возможно, однажды Элизабет помогла бы ему бежать, как помогла бежать Джеймсу. Она без конца попрекала Джеймса за то, что тот еще не убежал, и издевалась над его трусостью.» Будь я мальчишкой и имей силы, я бы давно уже не была пленницей этой бестии Кромвеля!»— заявляла она. А в конце концов Джеймс убежал и переправился через море к матери и брату Чарлзу, который теперь стал королем Англии.

Когда их после встречи отвели назад в Сайон Хаус, Элизабет переменилась. Чуть позже он понял: сестра лишилась всех надежд.

Живя в Пенсхерсте с графом и графиней Лестерширскими, которые были к ним очень добры, но вынуждены были подчиняться инструкциям парламента и обращаться с ними не как с детьми короля, а как с членами семьи, Генри не имел особых забот, — зато как сильно мучилась Элизабет.

А потом, когда они узнали, что их переводят в Кэрисбрук, ее пронзил ужас. Генри попытался успокоить сестру.

— Это около моря, Элизабет. Это очень красиво, как они сказали.

— Около моря! — закричала она. — Очень красиво! Он там был. Там он жил и страдал, пока они его не увели, чтобы убить. Там каждая комната — комната, в которой он жил… и ждал, когда за ним придут. За