Это для любого нелегкое испытание, а уж для нее — особенно. Нельзя пихать человеку под нос любимые яства, к которым он не имеет права прикоснуться.

— А МНЕ какое до этого дело?

«Шалаш обеспечен», — пронеслось у Юстины в голове, и девушка бесстрашно кинулась в пропасть:

— Не верю я, что вам нет до этого никакого дела! Нельзя быть таким бесчувственным по отношению к близкому человеку! И вы тоже заинтересованы в том, чтобы тетя похудела. Ей надо помочь. А мы с Хеленой обе дико стараемся, чтобы кормить вас повкуснее, но куда нам до талантов тети, таким кулинарным гением надо родиться, уж недельку дядя мог бы потерпеть, и вообще…

— И вообще — самый главный аргумент, — в ярости зашипел хозяин, но Юстину уже несло:

— Все знаю, живу в вашем доме, вы меня поите-кормите, я пользуюсь водой и электроэнергией, за которые платите тоже вы, мне бы очень не хотелось выглядеть неблагодарной дрянью, но вам, дядя, тоже не помешало бы немного похудеть. Не обязательно так страшно голодать, как тете. Можно провести более длительный и не такой драконовский курс лечебной диеты. Чудо еще, что у вас нет давления!

— Ты и в самом деле полагаешь, что у меня нет никакого давления?

— О господи, заговорилась… повышенного, разумеется.

— Не теряй надежды.

— Хорошо, что тетя не слышит. Сейчас плачет, бедняжка, в ванной.

— Лучше бы плакала на кухне, большая экономия в соли. А я не позволю всяким глупым сироткам забываться до такой степени, чтобы диктовать мне, как себя вести!

Заставив себя остаться на месте, а не мчаться наверх складывать вещи, девушка тихо произнесла:

— Дяде непременно нужно так бессмысленно меня обижать? Не моя вина в том, что я сирота. И до конца жизни не забуду, что в детстве нашла здесь дом. Что же касается прирожденной глупости, то на все воля божия, тут уж ничего не поделаешь.

Каролю стало стыдно. Даже самая бешеная ярость никогда не лишала его способности соображать. Он понял, что зарапортовался, однако извиниться… нет, это выше его сил, свою натуру не переломишь. После долгого молчания он с трудом выговорил:

— Надеюсь, результат оправдает затраченные усилия. Завтра я поем в городе. Приду вечером, пусть она будет готова.

И это было своеобразным извинением. Его так и подмывало промолчать о своих планах. Пусть помучаются. Пусть Марина изведется от неведения — берет он ее на банкет или нет. Будь здесь жена, Кароль бы так и поступил — ни слова бы не сказал. Но Юстина… Юстина другое дело. Вольский уже понял — эта девушка заслуживает лучшего отношения.

Юстина молча восприняла милостивое сообщение. Последние куски глотала уже через силу. Она не сомневалась — теперь дядя отыграется на тетке. А во всем виновата она. И зачем вмешалась? Ей вдруг захотелось увидеть Конрада. Сейчас он был единственным во всем мире, с кем можно обо всем говорить.

Марина же, оказывается, вовсе не сидела в ванной, вовсе не плакала. Вспомнив какой-то давнишний фильм, повествующий о том, как одна баба худела, она закрылась в комнате для гостей и занялась гимнастикой. Наклоны вправо-влево, махи руками-ногами. Глядишь, и сожжется еще немного проклятых калорий. Главное — выдержать до завтра!

Она бы и вокруг дома потрусила, да не хватило малости — стимула в лице Иолы. Знай Марина наверняка, что соперница завтра тоже будет на банкете, не поленилась бы, побегала…

* * *

С Конрадом Юстина пообщалась по телефону, и то всего пару минут.

— И вот теперь я считаю — сотовый тоже верну дяде, хотя заплатила свои деньги. Книг тоже с собой не возьму, когда буду уходить, хотя они мои. Вот так!

— Минутку, милая, — попросил Конрад. — Можешь сказать, о чем ты?

— Нет, слишком много всего. Завтра расскажу. Знал бы ты, как мне страшно хотелось поговорить с тобой вчера!

— О чем?!

— Обо всем. А сейчас некогда. Кончается перерыв, бегу! Нельзя ли сделать так… они поедут на банкет, а ты вернешься?

— Сразу после восьми приеду хоть с конца света!

Если бы Иола слышала этот разговор, то сразу бы поняла — ее братик влюблен по уши, поскольку в ответ на просьбу девушки и не подумал задать свое проклятое «А что такое?»…

* * *

Последние три часа перед банкетом стали апогеем мук и страданий.

Шифон-велюр на Марину влез. И даже застегнулся. Правда, главным образом благодаря корсету, из-за которого Марина дышала с трудом, но сразу решила — если нужно, так и вовсе не будет дышать. Продержится на одном счастье, переполнившем все ее похудевшее естество.

Юстина же до конца последовательно держалась прежней линии, хотя накануне вдрызг испортила отношения с хозяином дома. О последствиях пока лучше не думать, в конце концов, холера, она взрослая девушка, не пропадет!

— Вот видите, тетечка, — деликатно начала она. — Если бы у нас было две недели, а еще лучше — три…

— Три недели на этом паскудстве? — обрушилась на племянницу тетка. — И одной хватило, вон как отлично сидит.

— Именно «сидит», — холодно подтвердила девушка.

— Что значит «именно»? — забеспокоилась тетка. — Ведь я могу даже со… со… согнуться… нет, не могу, да и зачем мне сгибаться?

— Посмотрите на себя сбоку. И сзади, — потребовала мучительница.

— Зачем? Я же чувствую — сидит отлично.

— Тем больше оснований полюбоваться. Гости на банкете будут разглядывать тетю со всех сторон.

Были у Марины нехорошие предчувствия, были, недаром она не хотела смотреть на себя сбоку, да разве Юстинка отстанет? Решила — что бы ни увидела, станет восторгаться.

И не смогла. Горло перехватило. Вид сбоку. Вид сзади оставим на потом. Будь Марина повыше ростом — вылитый кит в роскошной упаковке. А так — откормленная бегемотиха на сносях.

Марина попыталась втянуть живот. Поскольку корсет уже сделал все, что в его силах, эффект оказался мизерным.

— Ну и что… — начала было Марина, овладев собой, но девушка силой развернула тетку, и зеркало послушно отразило зад на удивление дородного першерона. Нет, не ожидала Марина такого, зеркало врет! Не может она выглядеть так ужасно в своем прекрасном платье.

Еще секунда — и слезы хлынули бы потоком, но племянница бдила.

— Не реветь! Помнить о лице! Столько трудов косметички и тетиных денег псу под хвост? Хотите страдать — страдайте, только внутренне, не внешне!

Остался единственный способ проявить страдание. И Марина с руганью обрушилась на племянницу, стараясь не очень сильно кривить рот:

— А все ты! Какого черта кормила меня дерьмом целую неделю? К чему все мои мучения? Наобещала с три короба, а я не могу пойти в велюре! И в сапфирах! И теперь еще мне демонстрируешь этот ужас и велишь любоваться! Садистка! Змею вырастила я на собственной груди! Чудовище! Сгинь с глаз моих! О, какая я несчастная…

— Не сгину! И не змея я, сказала — одену тетю, и одену так, что все лопнут. Какая же вы несчастная? Еще неделю назад это платье и вовсе на вас не влезало, теперь же только излишне обтягивает. Еще немножко поголодать… Спокойно! Не сей момент голодать. Сей момент мы примерим серебристую искорку. Ну, что стоите? Времени у нас в обрез. Примеряйте, дискуссия потом.

Марина была в отчаянном положении. Сейчас бы впасть в истерику, а приходится себя