Корт оцепенел; Даже сердце на несколько мгновений Перестало биться. Люди, церковные стены, свечи – все дрогнуло и поплыло перед глазами. Ребенок Филиппы! Он был совсем не похож на мать: ни белокурых локонов, ни небесной синевы в глазах – и тем более в нем не было ничего от фамильной кудрявой рыжины и зелено-, яГлазости Бентинков. У мальчика были серые глаза – глаза редкого серебряного оттенка – и прямые иссиня-черные волосы. На Корта смотрела его точная копия.

Ему казалось, что они смотрят друг другу в глаза долго-долго. Он и его сын. Сын! Его наследник, тот, кому по праву принадлежал недавно обретенный титул, кто должен был бы стать вторым герцогом Уорбеком.

Корт с трудом оторвал взгляд от мальчика и взглянул на Филиппу. Ее лицо, прекрасное и лживое, было скрыто вуалью. Она не отрывала взгляда от преподобного Троттера. Мальчик придвинулся к матери и что-то шепнул ей на ухо. Филиппа обернулась, слишком поспешно для женщины, погруженной в молитву, и, хотя Корт не мог видеть ее глаз, он знал, что взгляды их встретились. Все тело ее напряглось и окаменело, словно в эпилептическом припадке.

Значит, она знала. Знала, чьего ребенка произвела на свет.

В следующую секунду Филиппа отвернулась и склонилась над молитвенником, словно надеялась замолить грех.

Филиппа долго не решалась поднять глаз от книги псалмов, а когда наконец рискнула искоса поглядеть на скамью Уорбеков, Кортни Шелбурн уже поднимался. Он все же явился на отпевание Сэнди. Без малейшего колебания ступил под своды церкви святого Адельма, где все было проникнуто воспоминаниями, горькими и сладостными одновременно.

Он все-таки явился! Если бы кто-то даже в шутку предположил, что это возможно, она бы только отмахнулась. Даже появление Уорбека на званом вечере у Белль было неожиданным, а уж сегодня… сегодня, как видно, небо и земля поменялись местами. Корт слишком непредсказуем. Знай она, что он способен на такое, Кита оставили бы дома с мисс О’Дуайер. А теперь уже ничего нельзя было поправить.

Теперь он знает правду.

Она поняла это по его обвиняющему, ненавидящему взгляду.

Чувствуя ужасную слабость, Филиппа со страхом наблюдала за тем, как Уорбек ступил в центральный проход. Преподобный Троттер, весьма довольный собственным красноречием, кивнул певчим, и те затянули «De profundis». Вот он медленно идет по проходу, сейчас он подойдет к ней и голосом, подобным раскату грома, потребует именем Господа, чтобы она немедленно вернула ему сына и наследника. Филиппа уже слышала слова «сына, который был у меня украден!» и заранее содрогалась телом и душой. Но Уорбек молча прошел мимо. Лицо его не дрогнуло. Постукивание трости и тяжелые шаги отдавались гулким эхом под сводами церкви, и осуждающие взгляды обращались к тому, кто с таким пренебрежением покинул поминальную мессу.

Только когда Уорбек вышел из церкви через западный придел, Филиппа нашла в себе силы дышать снова. Только тут она заметила, что слишком крепко сжимает руку сына, будто в любой момент его могли силой отобрать у нее. Чувствуя, что мама расстроена, Кит поглядывал на нее снизу вверх немного озадаченно. Филиппе даже показалось, что мальчик испуган.

– Мамочка, кто был тот сердитый джентльмен? – спросил он едва слышно.

– Тихо, тихо, все потом! – прошептала она в ответ, прикладывая палец к губам. – Обещаю позже все тебе рассказать.

Бессознательно она притянула ребенка к себе. Уорбеку не отнять его! Что бы он ни замышлял, ему не удастся разлучить ее с Китом! Он богат и знатен, но она не боится его. Что, ну что он может сделать? Ее брак с Сэнди узаконен, он не сможет ничего доказать.

Служба меж тем продолжалась. Филиппа попыталась сосредоточиться, но мысли ее упорно возвращались к Уорбеку. Сэнди сделал Кита своим законным наследником… и тем самым отнял сына у Кортни Шелбурна. Сэнди был виноват, но и она тоже.

«Отец небесный, всеблагой и всемилостивый, – безмолвно молилась Филиппа. – Ты читаешь души наши, как раскрытую книгу. Ты знаешь, что обман этот не был делом моих рук. Я не принимала участия в дьявольской интриге. Только когда задуманное было совершено, когда не было уже дороги назад – только тогда я узнала все!»

Но она не искала прощения, ведь и на ней лежала часть вины. Когда ей все стало известно, она не воспротивилась, не взбунтовалась, а присоединилась к обману. Более того, она готова защищать этот обман до конца. Она согрешила, согрешила ужасно и после смерти понесет заслуженную кару, но не сейчас. Покаяться сейчас означает потерять сына.

Корт медленно брел по аккуратным дорожкам кладбища, не глядя на надгробия и едва ли вообще замечая окружающее. Он совершенно потерялся в вихре чувств и мыслей, охвативших его.

А вокруг царила благолепная тишина, нарушаемая только пересвистом птиц. Кладбище было заложено вместе с Церковью, и древние каменные кресты наклонились, будто под тяжестью лет. Некоторые из надгробий были воздвигнуты еще во времена войны Алой и Белой Розы, и каменные ангелы с выщербленными непогодой лицами все еще осеняли крылами поверженных богатырей прошлого. Могилы густо поросли травой, кое-где виднелись неяркие пятна цветущего клевера, а над ними, одурманенные послеполуденной июньской жарой, монотонно гудели пчелы.

Громкое ворчание шмеля вывело Корта из мрачных раздумий. Он обвел взглядом бело-розовый островок клевера. По старинному преданию, четырехлистный клевер приносит удачу, наделяет счастливца, нашедшего его, способностью понимать язык птиц и распознавать ведьм. Распознавать ведьм… как это порой было бы кстати!

С вяза раздалась мелодичная, как переливы флейты, песенка дрозда, но Корт даже не глянул в ту сторону и продолжил свой медленный марш по пристанищу мертвых. Он шел к фамильному склепу Бентинков.

Двери склепа были распахнуты, ступени очищены от сорной травы. Аккуратно прислоненная к одной из стенок, стояла надгробная плита, готовая опуститься на каменную раку. Выбитые на ней слова бросились в глаза Корту, заставив его зажмуриться.

ПОКОЙСЯ В МИРЕ 1778—1814 АРТУР РОБЕРТ БЕНТИНК, пятый маркиз Сэндхерст, возлюбленный сын, муж и отец

Отец!

Что за грязная ложь!

Корт запрокинул голову и обвел взглядом выцветшее от жары безоблачное небо, словно ожидая увидеть разгневанный лик Бога. Подлец Сэндхерст заслужил, чтобы его кости были обращены во прах карающей молнией! Этот человек отнял у ближнего своего не только жену, но и сына!

Справедливая кара. Тот, кто на нее надеется, обречен ждать до скончания века. Карать должен тот, кого предали.

– Будь ты проклят, Сэндхерст, – шептал Корт, кусая губы. – Будь ты проклят за то, что лишил меня возможности расквитаться с тобой! Чтоб тебе гореть в аду! А я… я клянусь перед Богом, клянусь всем, что еще свято на земле, верну своего сына!

Корт вернулся под раскидистый вяз, тот самый, где недавно распевал дрозд, и оттуда наблюдал за тем, как гроб с останками Сэндхерста вынесли из церкви и препроводили в последнее пристанище. Внешне он был спокоен, но внутри у него все клокотало. Как ловко, как мастерски обвели его вокруг пальца! Каким дураком выставили!

Наконец скорбящие покинули склеп, преподобный отец Троттер прочел короткую молитву, и двери закрылись, издав протяжный скрип, похожий на вопль плакальщицы. Присутствующие, по очереди выражаясобо-Аезнования семье покойного, начали расходиться.

Корт направился к выходу с кладбища через поредевшую толпу, безмолвно расступавшуюся перед