даже Фикса, которую вроде ухлопали всерьез и с гарантией. С совершенно нечеловеческими аурами, которые они сейчас совершенно не маскировали. Вот те на, сразу после гробового входа — гробовой выход. Жертв, как говорится, нет — если не считать меня. Все живы-здоровы, никто не захотел идти в покойники, все превратились в орудия борьбы против моей личности. Валяли ваньку, разыгрывали Шекспировскую пьесу и морочили мою жалкую голову. Теперь эти куклы вернутся вместо меня на Космику и натворят там нерасхлебное.

— Ну что, охренели и довольны, да? — пытался я их задеть, хотя голос мой, возможно, был слышен только мне. — Всех вас обработали, потому что вы амебки, которые ползут туда, где им положат кусочек вкусного кала. Хемотаксисом вы разжились, а все остальное потеряли.

Они не стали врать и спорить, только Фикса отчего-то улыбнулась.

— Будьте уверены, что вы расплатитесь своими грязными, подлыми ногами за мой продырявленный башмак,— предупредил я в полубреду. — Об этом побеспокоится Немезида, а также эринии, фурии и мегеры.

— Давай, такое мелкое недоразумение оставим между нами,— схохмил Кактус и утешил напоследок. — Лечись мочой, я думаю, тебе она поможет. Еще Гиппократ говорил: “Полезное — всегда невкусно”.

А потом они пошли странными траекториями расходящегося веера к забору.

— Погодите, не уходите,— вначале растерялся я, а потом собрался. — Нет, уходите, но только быстро и куда-нибудь в болото… Чтоб тебя, Крюк, поймали и отправили в экспериментальный полет к звездам, проверять теорию относительности. Чтоб от тебя только одни яйца обратно вернулись… Чтоб ты, Кактус, накололся срамным местом на марсианского ежа…

Раз, и чужаки уже были там, за оградой, на пути к дому, моему дому. Мне сразу показалось, что все увиденное и услышанное — полноценный бред. Что я был ранен на острове, а все соратники действительно пали смертью храбрых. Хорошо, если бы так. Но это не так. Стреляли из бластера, грязнули этой машинкой воспользоваться не могли, только свои. Ведь на спусковой крючок в состоянии нажать лишь палец со знакомым рисунком кожи, в противном случае последует электрошок… Эх, разлетелись все мои вихри, не скликать их вместе.

Вместо оборонительного смерча, к которому я уже начал привыкать, появилось вокруг меня нечто другое. ОНО пришло со стороны озера и прилепилось ко мне, как заяц к дедушке Мазаю. Некая туча, вернее силовая среда. Голова раскрылась как раковина и мозг испарился в эту среду. Мои небогатые мысли неожиданно насытились силой.

А затем опустились в озеро. Вода словно состояла из множества пульсирующих ниточек. В них вибрировала энергия, вибрации были и мощными, и слабыми, где частыми, где редкими.

Я погрузил в озеро свою покалеченную ногу. Вода оказалось густой, немного слизистой, что в данном случае не вызвало протеста и осуждения. Я чувствовал животную ауру, только на сей раз совершенно дружественную, как бы материнскую. Симпатизирующая, иного слова не подберешь, вода, вначале растворила огонь в моей болячке, потом вымыла испорченное мясо. Тяжесть сползла с моей конечности, злобно оглядываясь из-под нависшего лба.

Я вижу неожиданно крупным планом, как нити, из которых состоит живая вода, принимаются штопать рану. Нога для удобства становится похожей на носок, что натянут на стакан. Нити сплетаются и ложатся слой за слоем на мое ранение. Штопанье заканчивается, вынимайте-получите, распишетесь потом.

Виденья виденьями, но на месте дырки оказалась вполне кондиционную новая плоть, от которой по ноге распространялись приятные ощущения. Правда “штопка” все-таки выделялась и цветом, и структурой, однако мне в соляриях еще долго не красоваться, поэтому будем считать, что пришлась она ко дворцу. Я поднялся, пошагал, попрыгал — мне все понравилось, под носом проснулась улыбка. Хоть показывай меня в передаче “Смех после жизни”.

А теперь “адью”, пора прощаться с райским уголком, церемония расставания и так затянулась. Пускай оружие у меня забрали, однако ничто не мешает выследить бывших товарищей. Им же надо где-то перекантоваться днем, чтобы ночью вызвать спускаемый модуль. За это время они, безусловно, дождутся от меня подлянки, злости-то я много поднакопил.

Разбег, толчок на здоровую ногу, нормальное приземление — вот уже я по ту сторону забора, надеюсь, и по ту сторону зла. Двадцать торопливых шагов в лес, и я понимаю, что опять осечка, озеро не отпускает меня. Я на аркане. Ниточки из штопки вытягиваются и рукоделие мое распускается. Быстро приползает зубастым червяком боль. И тяжесть тут как тут, похожа на свинью, которая катается по моей ноге. Космике бы направить на меня свой благосклонный взор, так нет же, и пружинка воли будто выскочила из меня. С эдакими делами я далеко не пойду, даже не поползу. Какой смысл ползти, если экс- товарищи рано или поздно устроят финиш. Поставят на тебя свои сапоги и раздавят как гада подколодного. И я сделал единственное, логически вытекающее из обстановки — вернулся за забор. Пневмопрыг был с заботою оставлен с внешней стороны ограды — ОНИ, стервяки, загодя знали весь сценарий.

За забором все пошло обратным ходом, как в пущенном вспять мультике — восстановилась в прежнем качестве моя штопка. Неизбежным образом, как я ни противился, поднялось настроение. Так, может, озеро, в каком-то смысле, не только зло? Оно держит интересного ему человека при себе, не отпускает, зато подлатать может, если тот прохудился и пустил сок.

Мокрая одежка упорно забирала остатки тепла. Видимо, жировых запасов вовсе не осталось, не добывалось АТФ на безжирье. Прямой электроразогрев без нормальной котлеты в брюхе тем более исключался.

Впрочем, я продолжал наблюдать кое-что крупным планом. Воздух тоже состоял из пульсирующих нитей и напоминал бороду Ветра Ветровича из детской книжки. Мысли о теплой одежде, проникнув в атмосферу, снова занялись ткачеством. Причем надо было соблюдать сложную последовательность разного рода вибраций, чтобы они не отталкивали друг друга, не сплетались в тесный комок, а лишь деликатно притягивались.

Соединившиеся нити охотно прянули мягкой волной и облепили меня со всех сторон чем-то прозрачным, но более приятным, чем даже тончайшая ангорская шерсть. Получился вдохновляющий теплый буфер между мной и надоедливым холодом, испускающий все ту же дружественную ауру заботливой самки. Мне почему-то представилась муха, укутываемая заботливым ухажером пауком. Но тут новая напасть: организм разморило от тепла и тогда обозначилась голодная дыра желудка, которая стала выдвигать одно требование за другим, то слабым, то грубым пением.

И тогда моя мысль заслужила звание “немеркнущей”, потому что нашла еще один приемчик — отобрала самые тонкие, мягко вибрирующие нити, сбила их и предложила попробовать на вкус.

На вкус оказалось что-то вроде крайне разреженной сахарной ваты — но голод и аппетит быстро удовлетворились и пропали. Харч мгновенно впитался в сосуды и капилляры, не дойдя даже до кишок. Что уж тут “константировать”.

Нити, конечно, не мои, но они вполне помогают умственному развитию и обслуживает потребности моего организма в конкретном районе Земли — в принципе, это стоит только поприветствовать. Подчиняются они и все тут. Может, ни на что другое не способны. Пусть только профессор какой-нибудь возмутиться чародеянием и ненаучностью происходящего. Я его мигом успокою. Дескать, милый мой, электричество мы тоже считали чужой непонятной силой, а потом приручили и онаучили ее. Теперь вообще оказалось, что она нам родная и мы напичканы ей, мы чуть ли не состоим из нее, как колобок из теста. Короче, протестовать против подчинения мне озерных нитей я не стану и чужих протестов не приму.

Мои мысли продолжали заниматься прядением, искусно подбирая нити и сплетая их в веревки, а веревки в канаты. Мне показалось, что образующийся ковер может удержать мое изрядно заморенное тело и я, не заколебавшись, сделал шаг вверх.