и не обрел форму. Вынужден даже был позвонить Салтыкову, сказать, что задерживаюсь.

— Адрес квартиры? — спросил Никита жестко.

— Адрес… Люблинская улица… Дом такой пятиэтажный, хрущевка… Она сама показывала, куда ехать. Двор… Квартира на третьем этаже, номера я не помню.

Никита смотрел на него: если это и было ложное алиби, то выдумано оно было умно. Чтобы опровергнуть его, надо было для начала заняться поисками в Люблино девицы Альбины. А это то же самое, что искать спутника жизни через газету «Из рук в руки» — могло повезти, а могло и нет.

— Из-за чего вы поссорились с Мариной Ткач?

— Мне больно сейчас в этом признаваться — из-за денег.

— Из-за денег?

—Она… она всегда неумеренно расходовала деньги. В этот раз я сказал ей, что думаю по этому поводу. Лучше бы не говорил! Она… у нее был взрывной характер, она не стерпела… Короче, мы наговорили друг другу много всего, я… у меня нет сил сейчас это вспоминать. Я был виноват, я не должен был.

— Вам известно, чем занималась Марина Ткач до того, как познакомилась с вами?

— Конечно. Она была актрисой. Точнее… Она работала в областном театре, в Иванове. Когда мы впервые встретились, она пыталась перебраться в какой-нибудь театр в Москве. У нее были предложения — кажется, в Театр Гоголя, что ли… Но потом мы сблизились, решили жить вместе. У меня тогда был собственный бизнес, я только что построил этот дом. И Марина оставила театральную карьеру, потому что… Короче, я так хотел. Я хотел, чтобы она жила здесь со мной.

— У нее есть родные?

— У нее есть тетка в Иванове, насколько я знаю.

— У нее был мобильный телефон?

— Конечно, а как же? «Моторола», я сам ей подарил недавно новую модель.

— С определителем номера?

— Да, она всегда пользовалась этой услугой. Это очень удобно.

— В ее сумке, найденной на месте убийства, мы обнаружили старинную тетрадь с дневниковыми записями. Вы знаете, как она попала к ней?

Малявин медленно начал массировать грудь ладонями с левой стороны, где сердце.

— Душно как… Снова в глазах темнеет. Никогда со мной такого не было, я ведь и не болел ничем ни разу серьезно… Из-за этой проклятой тетрадки мы с Мариной и поссорились. Она просила у меня денег, чтобы купить ее. Я бы дал без разговоров, но не пятьсот же долларов за такую муру?!

— Пятьсот долларов? — удивленно переспросил Нм кита.

— Ну да… Это Волков заломил такую цену…Есть тут у нас такой…

— Я в курсе. Значит, тетрадь принадлежала психиатру Волкову?

— Да, это что-то вроде, дневника то ли прабабки, то ли тетки, то ли еще какой-то родственницы Романа Валерьяновича. А Волков наш, когда был заведующим сумасшедшим домом, — вы ведь знаете, что в Лесном раньше больница для психических была?

— Да, и насчет этого я в курсе. Продолжайте.

— Волков нашел этот дневник, как он сам Марине признался, а она рассказала мне, в подвале больницы среди старого хлама. Там какая-то авария у них случилась с трубами отопления, ну, начали делать ремонт и нашли старый архив и эту тетрадку. Но это давно было, лет двенадцать назад. Уж больницы сколько в Лесном не существует…

— А Марина Аркадьевна хорошо знала Волкова, да?

— Я их познакомил, я лично в прошлом году. Я сам Волкова давно знаю, сколько лет он тут работал, потом дача у него в Тутышах, рядом совсем. Человек он в нашей округе известный. Когда заведовал больницей, даже бывшая администрация с ним считалась. Все бы ничего, вот только характер у него паршивый, сквалыжный. Другой бы на его месте, если и попала к нему случайно фамильная вещь — дневник, фотография взял бы и преподнес бы ее в дар потомкам, и дело с концом. Так ведь все порядочные люди делают? А Волков Салтыкову дневник решил загнать. Знал отлично, что он у нас тут по крохам собирает все, что относится к истории его рода.

— Но все-таки как тетрадь оказалась у вашей Марины? — спросил Никита.

— Это я виноват. Снова я. Волков про этот дневник сперва мне сказал — намекни, мол, Роману Валерьянычу — у меня кое-что есть, что для него может представить сугубый интерес. Не купит ли? Он тогда о пятистах долларах и не заикался даже. А я, дурак, Маринке сказал. Ну, она сразу и загорелась. Решила купить дневники подарок Салтыкову сделать от себя и от меня. Ну, я и не возражал. Но когда она мне о пятистах долларах сказала, я… я просто обалдел. Всему есть предел, знаете ли. Я не олигарх какой- нибудь, чтобы так на пустяки Деньги швырять. А потом сунулся, оказалось, что она эти деньги у меня взяла, тайком, значит, и на это дерьмо уже потратила. А меня перед фактом поставила: мол, денег нет, дневник я купила. Ну, тут я, конечно, не сдержался. Зло меня взяло, досада, накричал на нее, а она… В общем, мы поругались. Если бы я только знал, поверьте, я бы… никогда, ни за что!

— Но почему она согласилась заплатить за дневник такую большую сумму? Она это как-то вам объяснила?

— Марина деньга никогда не считала. Особенно мои. Вот и все объяснение, — Малявин потупился. — Я сам ее приучил: хочешь — получишь. Я не жмот. И потом, я ее очень любил, люблю… Раньше возможностей у меня было больше, покупал ей все, что она хотела, тратил, может быть, слишком даже много на нее. Сейчас уже ресурсы не те, а она словно понять не могла, что я не могу позволить себе вот так бросать деньги на ветер.

— И все-таки почему, по-вашему, она согласилась заплатить за этот дневник так дорого? — не отставал Никита.

— Она очень хотела купить его, чтобы потом подарить Салтыкову. Там много сведений, связанных с его семьей, с Лесным.

— Но разве все это стоит таких денег? Или, может, она рассчитывала на то, что Салтыков возместит все расходы?

— Я не знаю. Когда дарят от души, о возмещении расходов как-то не думают, — буркнул Малявин…

— А как ваша подруга относилась к Салтыкову?

Малявин снова резко вскинул голову:

— Вы это… вы что имеете в виду?

— Ну, хотя бы то, что она почти регулярно бывала в Лесном, как я выяснил. Без вас, одна.

— Но ей же было скучно дома сидеть! Она терпеть этого не могла — скуку, одиночество. Она человек общительный и раньше любила потусоваться, где только можно. А у нас тут — сами видите — места отличные, воздух чистейший, но глушь, деревня, развлекаться особо негде. В Москву не наездишься. Я целыми днями на стройке пропадаю. Ну, она и ездила туда, в Лесное, по-соседски. Там люди интересные, интеллигентные, нашего круга, всегда есть о чем потрепаться.

Малявин говорил все это быстро, захлебываясь. Ощущение было такое, словно он убеждал себя в этом, убеждал уже давно, не один день и месяц. Хотя что проку были теперь убеждать, отрицая очевидное?

— А где вы сами были вчера днем? — спросил Никит' когда он умолк, тяжело дыша. — Я вас что-то вчера на стройке не видел.

— А вы были вчера в Лесном?

— Был.

— А какого хрена вы там были? — Лицо Малявина снова налилось темной гневной кровью. — Вчера были, а сегодня Марину, Маринку, девочку мою ненаглядную… — его голос осекся. — А я с ней в последние минуты жизни ее из-за денег ругался, паршивых денег ей пожалел. Скотина… Бросил ее, уехал. Бросил волкам на растерзание…

— Ответьте на мой вопрос, пожалуйста.

— Ну, в Коломне я был, в Коломну ездил, трубы заказывал сливные и радиаторы — езжайте, проверяйте, если не верите! Был на оптовой фирме. Потом машину доставал — оборудование надо было