— Намедни, — сказал я, — мне сообщили историю одного влюбленного, тратившего на это украшение столько же, сколько на все свои наряды, вместе взятые, но не сумевшего тем не менее смягчить надменность одной красавицы.

Не успели слова эти слететь с моих уст, как вся компания, зная, что я никогда не рассказываю пресных историй, единодушно пристала ко мне, чтоб поведал я им ту, о которой только что говорил. И тогда я сказал:

— В таком случае, господа, я позабавлю вас рассказом небольшого параграфчика из жизни одного графчика, которого я так разграфлю, что ему не поздоровится.

Бажамон, находившийся позади меня и постоянно носивший большой плюмаж, а также владевший крохотным графством, тотчас же вообразил, будто я намерен перемыть ему косточки, а потому подошел ближе, что! послушать рассказ, к коему я приступил так:

— Герой сего происшествия влюбился недавно в дочь одного здешнего медика, ибо у него никогда не хватало духа посягать на особ более высокого звания. Ища случая на нее поглядеть, он всякий день заходил в церковь, где она слушала обедни и вечерни, и обычно прогуливался перед ее домом. Наконец, дабы удовольствовать себя еще больше, додумался он снять меблированную комнату против ее жилища. Один из его лакеев получил от него приказание пристать к ее служанке и притвориться, будто в нее влюблен; он выполнил наказ своего барина и в короткое время добился милостей субретки, так что граф поручил ему поведать ей о своих чувствах к лекарской дочке и заручиться ее содействием. Дело это возымело вожделенный успех, и служанка, бывшая в самых непринужденных отношениях со своей хозяйкой, каковая по смерти матери заправляла всем домом, поведала ей про любовь соседа. Но госпожа накричала на нее так, как она того и не ожидала, и особливо обиделась на то, что та споспешествует проискам человека, который ввиду высокого своего звания добивается ее благосклонности без намерения на ней жениться. Помимо того, служанка получила запрещение принимать впредь подобные комиссии. Невозможность помочь тому, кто посулил ей щедрейшие награды, весьма ее огорчила. Однако же, желая выудить у графа хоть сколько-нибудь денег, она уверила его, что ее госпожа страстно в него влюблена. Ей не пришлось прибегать к каким-либо чрезвычайным клятвам, дабы внедрить эту мысль в его воображение, ибо был он самонадеян, как никто на свете. Проходя по улице, он то и дело оборачивался, дабы взглянуть, не смотрят ли на него, и если кто-либо обращал внимание на его неприглядное лицо, то он воображал, будто тот восхищается стройностью его стана или роскошью его наряда; а когда до него долетали чьи-либо слова по какому-либо поводу, то, расслышав на ходу только половину, он принимал их на свой счет и истолковывал в лестном для себя смысле. Стоило какой-нибудь девице на него покоситься, он сейчас же проникался уверенностью, что она от него без ума. Мне передавали, будто, зайдя однажды к знакомой даме и застав там своего приятеля, который на ней ухаживал, он незамедлительно удалился; приятель, встретив его спустя несколько дней, спросил, чем он его так прогневил, что тот гнушается его обществом. На это граф отвечал:

— Вы дурно истолковываете мой поступок; я удалился от вашей возлюбленной только для того, чтоб доставить вам удовольствие, ибо по похвале, которую она тотчас же наградила мои дивно завитые волосы, я убедился, что она питает ко мне больше расположения, нежели к вам; мне не хотелось, чтоб мое присутствие помешало ей оказать вам те милости, которых вы, вероятно, жаждали.

Лица, хорошо знавшие сего тщеславного молодчика и сообщившие мне его историю, рассказывали также при кучу других дурачеств, им учиненных. Лекарская дочка, не вступая с ним в знакомство, вскоре поняла, какого склада это был человек. Предпринимая что-либо у себя в горнице, он растворял окна настежь, дабы удивить всех своею роскошью, например, когда ему примеряли новый наряд; а пока он трапезовал, блюда обязательно должны были стоять некоторое время на окне и свидетельствовать о том, какой у него пышный стол. Все это заставило ее скорее возненавидеть его, нежели полюбить, и она поведала о его шутовских повадках нескольким самым закадычным своим подружкам, а те однажды под вечер явились в ее горницу, дабы позабавиться над; обезьяньими штучками дурачливого ее поклонника, который, увидав ее у окна, тотчас же подошел к своему.) Случайно находился у него в то время некий дворянин, слывший за отличного лютниста; граф попросил его взять лютню и, спрятавшись за его спиной, сыграть какую-нибудь песенку, а сам взял другую и притворился, будто тоже музицирует, надеясь продвинуться в благоволении своей избранницы, если та узнает, что он одарен сим любезным талантом. Но, на его несчастье, одна из подружек лекарской дочки была большой мастерицей по этой части и, увидав, как он впустую водит пальцами по ладам, догадалась, что музыка исходит не от него. Она окончательно в том убедилась, когда, поднявшись этажом выше, увидала оттуда второго музыканта. Тогда, желая посмеяться над его сиятельством, она принялась отпускать насчет нашего ферта разные замечания: то, по ее мнению, он плохо настроил лютню, то он слишком нажимал на струны, то у него лопнула квинта. Тем не менее это музицирование продолжалось, еще долго.

Когда оно кончилось, граф, вспомнив, что в некоторых романах любовники падают в, обморок при вида своей возлюбленной, и намереваясь показать, сколы страстно он влюблен, решил притвориться, будто испытывает превеликую слабость, а посему закрыл глаза и слегка раскрыл рот, словно для вздоха, поле чего медленно опустился на стул, стоявший позади него. Затем окна закрылись. Увидав такое дурачество и желая потешиться над графом, его дама тотчас же послала к нему лакея, дабы осведомиться из учтивости, какая болезнь так внезапно приключилась с ее соседом, который, по-видимому, чувствовал себя отлично, когда перед тем играл на лютне у своего окна.

— Друг мой, — сказал он слабым голосом лакею, которого впустили к нему в горницу, — передайте своей госпоже, что я не испытываю никаких болей, кроме тех, которые она мне причиняет.

Услыхав такой ответ, она еще раз получила отличный повод посмеяться над своим поклонником. Служанка, желая чем-нибудь услужить нашему графу, обнадежила его спустя несколько дней, что предоставит ему возможность побеседовать с госпожой и даже, быть может, пойти и дальше, если лекарю, державшему дочку в строгости, случится как-нибудь отлучиться за город. Графу, однако, представилось, что если он не поторопит этого дела какой-нибудь уловкой, то лекарь, может статься, никогда не уедет и что, таким образом, ему придется дожидаться бесконечное время, а посему надумал он разыскать в Париже какого-нибудь заболевшего нищего и отправить его в одно из принадлежащих ему поместий, дабы, выдав этого молодца за любимого своего камердинера, попросить соседа, чтоб тот его навестил. Он нашел достаточно бродяг, соглашавшихся полечиться, и выбрал среди них одного, который приглянулся ему больше других. Все произошло так, как он предполагал: надежда на заработок и желание подышать воздухом побудили лекаря отправиться за город. Теперь оставалось только служанке сыграть свою рольку. А посему сказала она хозяйке:

— Напрасно, сударыня, вы не обращаете внимания на того красивого кавалера, который так умильно на вас поглядывает. Почем знать, не согласится ли он на свадебку, хотя вы и беднее его? Может статься, он хочет взять невесту грязненькой и сам подтереть ей гузно. Дозвольте ему поговорить с вами, пока нет барина; вы увидите, что у него внутри.

Хозяйка, задумав позабавиться над графом, не выругала на сей раз служанки, а, напротив, сказала, что не прочь побеседовать со своим поклонником. Та передала ему это через его лакея, и он во мгновение ока очутился в доме своей дамы, каковую застал в обществе тех же подружек, видевших, как он падал в обморок. Обменявшись с ним учтивостями, девицы завели другие речи, совсем не понравившиеся кавалеру, ибо отпускали они на его счет остроты, на которые он не умел ответить. А надобно вам сказать, что, отправляясь в гости, заучивал он наизусть целые тирады из какой-нибудь книги и повторял их, хотя бы речь Шла совсем о другом предмете, чем немало докучал собеседникам. Будьте уверены, что перечитал он для извлечения ораторских цветочков все любовные книги, имеющиеся во Франции, и заглядывал в Нервеза [173], о чем нетрудно было судить по его разговорам. Но тем не менее граф становился в тупик почти всякий раз, как касались темы, к которой он заранее не готовился. Что же касается его нежных чувств, то ему так и не удалось поговорить о них попространнее со своей возлюбленной, и он не добился от нее ничего, кроме весьма холодных ответов, так что все его старания удалить отца пропали почти что даром. По прошествии некоторого времени лекарь отвез дочь в маленький домик, купленный им в полумиле от Парижа, но так как обязанности не позволяли ему долго там прохлаждаться, то он на другой же день вернулся в город. Служанка, также поехавшая в деревню и жаждавшая более, чем когда-либо, угодить графу, спросила хозяйку, не будет ли ей приятно повидаться с поклонником в теперешнем своем уединении. Та отвечала утвердительно, имея в виду одного