вежеством, ни приятностью, не оказывала никому особливого предпочтения перед другими. Я предостерегла ее, чтоб не забивала она себе голову подобной дурью, и вольный ее нрав побуждал ее следовать моему совету. Баловала она своими милостями только щедрых даяльцев, и то, чтоб достигнуть высших пределов любовного блаженства, надлежало им быть людьми скромными и неболтливыми, ибо желала она неизменно слыть добродетельной.

Выходила Лорета только по праздничным дням, а дома убирала волосы по-господски и выглядела такой миленькой, что придворные красавицы могли бы ей позавидовать. А потому один вельможа, по имени Алидан, проходя мимо нашего дома и увидав Лорету у окна в таком виде, счел ее прелестнейшей девушкой на свете и полюбопытствовал спросить, кто она такая. Узнав, что это Лорета, о коей уже рассказывали ему придворные, распалился он еще более, ибо слыхал не раз о доказательствах приятного ее ума.

Тотчас же задумал он сделать это прекрасное приобретение и, полагая, что я не уступлю ему Лореты ни за какую цену, положил ее похитить. Он приказал своим людям повсюду следить за нами и, когда я как-то под вечер отправилась в город, послал к нашему крыльцу карету: из нее вышел мужчина пристойной наружности и сказал Лорете, что я пошла не туда, куда говорила ей перед уходом, а к одному достойному кавалеру, у коего я ее поджидаю, и что ей надлежит сесть в карету и следовать за мной. По несчастью, была она в тот час совершенно одета, а потому не заставила себя уговаривать, тем более, что я действительно не раз хаживала к тому, кого ей назвали.

Когда карета подкатила к дому Алидана, новый Лоретин поклонник принял ее так, как вы легко можете себе представить. Хотя сначала не позволила она обманщику никаких этаких прикосновений, однако же, под конец всех концов, в рассуждении знатных его достоинств и учтивого приема, дала себя приручить. Я же между тем пребывала в большом беспокойстве и всячески старалась разведать, не находится ли она у кого-нибудь из тех, кто за ней волочился.

На третий день по исчезновении Лореты встретила я одного честного человека, указавшего мне место ее пребывания. Я, не мешкая, отправилась туда и, застав Алидана, сказала ему, что по полученным мною достоверным сведениям он похитил такую-то мою племянницу, жительствовавшую при мне, а потому я прошу извинить мою дерзость, если пришла спросить его, так ли это. Когда же он от сего отрекся, то я заметила ему:

— Государь мой, вот вам мое последнее слово: напрасно вы от меня таитесь, ибо Лорета попала в слишком хорошие руки, чтоб мне вздумалось брать ее назад. А зашла я единственно, дабы сказать вам, что вы напрасно прибегали к обману и насилию, так как, попроси вы меня, я отдала бы вам ее по доброй воле.

Услыхав такие мои вольные речи, признался он во всем, а затем приказал выдать мне вознаграждение, коим я удовольствовалась, и повел меня к Лорете на заднюю половину. Лорета извинилась передо мной и объяснила, что не имела никакой возможности подать о себе весть. Мне было очень тяжело лишиться ее общества, но необходимость заставила меня примириться. Алидан то посылал ее за город, то вызывал назад, причем ей зачастую приходилось жить не в его доме. Тут-то я навещала ее без всяких церемоний, и мы потихоньку от всех обделывали свои делишки! Хотела б я отложить столько тысяч ефимков, сколько раз я возила к ней молодых хватов, наслаждавшихся ее прелестями, в то время как тот, кто был одновременно ее господином и рабом, думал, что никто не может отпереть замка, ключ от коего он носил при себе.

Но как в конце концов надоедает каждому человеку есть каждодневно одну и ту же снедь, так и Алидан несколько поостыл к чарам Лореты; поскольку, однако, не хотелось ему окончательно расставаться с нею, а желал он вкушать без огласки и по прихоти своей от привычного блюда, то надумал выдать ее за Валентина, пожаловав старикашку кой-какими милостями, как бы в награду за прежнюю его службу. Валентин поселился с ней в замке неподалеку отсюда, куда я теперь и направляюсь, дабы предложить ей услуги некоего доброго откупщика, который в один день добьется от нее большего, нежели Франсион за три месяца. И, клянусь честью, он вполне того заслуживает, хотя бы уже потому, что любовь его вспыхнула в знаменательный момент и не иначе, как из чистого милосердия. Он впервые увидал Лорету в церкви, когда ее венчали, и, рассудив, что муж не сможет удовольствовать всех ее желаний, захотел из братских чувств пособить ему. Вы скоро увидите его в этих краях, ибо он вполне уверен, что я удачно справляюсь с его поручением, а потому, я чаю, уже выехал из Парижа.

Ну как, Франсион, удовлетворены ли вы теперь? Вот все, что я могу сообщить про вашу возлюбленную. Любите ли вы ее столь же пламенно, как и прежде?

— Я еще более предан ей, чем когда-либо, — возразил Франсион, — и не будь в деревне так свежа память о некоторых дурачествах, в которые меня замешали, я вернулся бы туда и покорностью, а также дружескими услугами достиг бы у Лореты гораздо большего, нежели ваш прелестный откупщик своими деньгами, на каковые вы возлагаете все надежды. Станет она любить всякого дурака, чьи пистоли ей милее самого человека; да к тому же не может быть у него никаких достоинств, раз он, простите за выражение, откупщик.

— Ах, любезный мой друг Франсион, — продолжала Агата, — не я ли вам говорила, какую власть имеют деньги над душой Лореты?

— Говорили, но она все же женщина, — отвечал Франсион, — а потому чувствительна к удовольствиям, которые может доставить кавалер, обладающий приятными совершенствами. Возможно, что, желая перехватить несколько дукатов, она станет жертвой вожделений какого-нибудь болвана, но не успеет испариться содержимое его кошелька, как испарится и любовь, которую она притворно ему выказывала. Можете пакостничать, Агата, сколько душе угодно, но как только начинка моего шлема оправится от ран, я тайком навещу свою возлюбленную и получу от нее все, что пожелаю.

По окончании сего разговора Агата распрощалась с собеседниками и уселась в повозку, в коей совершала свое странствование, а затем покатила к жилищу племянницы, отнюдь не намереваясь осуществить то, чем грозила Франсиону, ибо решила тайком от него оказать ему всяческую помощь, а откупщику дать отставку.

Эти презренные люди, они всегда готовы служить тому, кто даст или обещает дать больше. Однако же не видать, чтоб достигали они благосостояния, и жизнь их — сплошное сплетение бедствий, что не мешает им, благодаря врожденной бесчувственности, испытывать веселость, впрочем, совсем недобронравную и нисколько не похожую на ту, которой предаются люди праведной жизни. Мы слышали здесь непристойные речи Агаты: но того требует правдивость комедии, ибо надлежало правильно изобразить персонаж, представленный старухой.

Все это не только не может привлекать нас к пороку, но должно отвращать от него, поскольку он проходит перед нами во всех своих гнусных красках. Мы видим здесь то, что некоторые принимают за наслаждение и что на самом деле является грубым развратом, коего благоразумные люди всегда будут остерегаться.

ПОСЛЕ ТОГО КАК ЭТА ЗЛОВРЕДНАЯ старуха отправилась в путь-дорогу, предоставив своим слушателям смаковать рассказанные ею забавные побасенки, к постоялому двору подъехала карета, за коей посылал к себе спозаранку дворянин, ночевавший вместе с Франсионом. А так как к тому времени они уже отобедали да и дождь прекратился, то принялся он уговаривать паломника сесть в этот экипаж, сказав, что почтет за особую честь оказать ему гостеприимство в своем доме, где Франсион может жить неузнанный никем, с не меньшим успехом, чем в том местечке, куда направлялся.

— Благословляю счастливую судьбу, — продолжал дворянин, — за то, что так кстати встретил человека, знакомство с коим мне бесконечно дорого. Я возвращался в сопровождении лакея от одной миловидной девушки из здешних, по имени Елена; ужин наш затянулся, и вот по дороге в замок приключилась со мной в этом месте неприятность, которая заставила меня остановиться на постоялом