Дорога была одноколейной. Она проходила с севера на юг, иногда петляла, чтобы обойти колонию зайцев-прыгунов или солончак. Она регулярно патрулировалась полицией Ботсваны, стремившейся пресечь деятельность браконьеров и предотвратить проникновение на территорию страны нежелательных гостей.

Крейг и Сэлли-Энн вышли на дорогу в середине дня. К тому времени Крейг бросил автомат и патроны и оставил в рюкзаке только самое необходимое. Он даже подумал о том, не стоит ли зарыть рукопись, чтобы потом вернуться за ней — бумага весила фунтов восемь, — но Сэлли-Энн отговорила его хриплым шепотом.

Фляга была пуста. Перед полуднем они выпили по последнему глотку теплой воды. В час им удавалось проходить чуть больше мили. Крейг перестал потеть. Он чувствовал, что язык начинает распухать, а горло сжиматься. Жара высасывала из тела остатки влаги.

Они вышли на дорогу. Все внимание Крейга было сосредоточено на далеком горизонте и на том, что одну ногу следует поднять и поставить ее перед другой. Они пересекли дорогу, не заметив ее, и пошли дальше в пустыню. Они не были первыми, кто прошел мимо возможности спасения, чтобы продолжить путь к верной смерти от жажды и голода. Так они брели еще часа два, прежде чем Крейг остановился.

— Мы уже должны были выйти на дорогу, — прошептал он и посмотрел на компас. — Проклятый компас врет! Север не может быть там. — Он потерял способность мыслить четко. — Скорее всего, сломался. Мы зашли слишком далеко на юг, — решил он и начал первый бессмысленный круг заблудившегося в пустыне, пошел по могильной спирали, за которой следовала неминуемая смерть.

За час до заката Крейг споткнулся о высохшую коричневую лиану, протянувшуюся по серой земле. На лиане рос один-единственный плод размером с апельсин. Он упал на колени и взял плод в руки так, словно это был бесценный бриллиант Куллинан. Что-то бормоча пересохшими, потрескавшимися губами, он аккуратно разрезал плод штыком. Солнце нагрело его до температуры живой плоти.

— Пустынная дыня, — объяснил он Сэлли-Энн, смотревшей на него тупыми, ничего не понимающими глазами.

Концом штыка он сделал пюре из мякоти и поднес половинку плода к губам Сэлли-Энн. Она судорожно стала глотать прозрачный теплый сок, закрыв от блаженства глаза, когда он смочил ее распухший язык.

Очень осторожно Крейг выжал из плода четверть чашки жидкости и напоил Сэлли-Энн. От запаха жидкости его горло заболело и начало судорожно сокращаться. Тело Сэлли-Энн прямо на глазах наливалось силой, и только выпив последнюю каплю, она поняла, что он сделал.

— А ты?

Он положил в рот твердую кожуру и выжатую мякоть и попытался высосать из их остатки жидкости.

— Прости. — Она чувствовала стыд от своей неосмотрительности, но Крейг покачал головой.

— Скоро ночь. Будет прохладно.

Он помог ей подняться на ноги, и они побрели дальше.

Время потеряло всякий смысл для Крейга. Он посмотрел на закат и решил, что наступает рассвет.

— Неправильно, — сказал они отшвырнул компас в сторону. — Не туда идем. — Он повернул назад, и Сэлли-Энн послушно побрела следом.

В воображении Крейга возникали тени и какие-то темные фигуры. Некоторые были безликими и ужасающими, и он беззвучно кричал на них, пытаясь прогнать. Некоторых он узнавал. Мимо на спине огромной косматой гиены проскакал Эш Леви, поблескивая стеклами очков и размахивая рукописью нового романа Крейга.

— Книги в мягкой обложке не продаются, — прокричал он. — Они никому не нужны, мой мальчик. Тебе конец. Ты — писатель одного романа, Крейг.

Потом Крейг вдруг понял, что размахивал он не рукописью, а картой вин ресторана «Фор сизонс».

— Попробуем «кортон шарлеман»? — издевался над Крейгом Эш. — Или закажем большую бутылку «вдовы»?

— Только колдуны ездят на гиенах, — закричал Крейг, но пересохшее горло не издало ни звука. — Всегда подозревал, что ты…

Эш злобно захохотал, пришпорил гиену и высоко подбросил рукопись. Листы бумаги опускались на землю, как белые цапли на гнездо, а когда Крейг опустился на колени, чтобы собрать их, превратились в горсти пыли. Крейг понял, что не может подняться. Сэлли-Энн лежала рядом, они обнялись, и тут на них опустилась ночь.

Крейг проснулся утром, но не смог разбудить Сэлли-Энн. Она лежала и тяжело дышала через открытый рот и нос.

Стоя на коленях, он вырыл яму для солнечного дистиллятора. Работа продвигалась медленно, несмотря на то, что почва была мягкой и рыхлой. Потом, не вставая с коленей, он собрал чахлую растительность. Казалось, в этих стеблях не было и капли жидкости, но Крейг мелко порубил их штыком и положил на дно ямы.

Он срезал верхнюю часть алюминиевой фляги и поставил получившуюся чашку в центр ямы. Даже такая простая работа давалась ему с огромным трудом. Над ямой он растянул плащ-палатку, присыпав ее края землей* На плащ-палатку, строго над чашкой, он положил патрон.

Потом он подполз к Сэлли-Энн и сел так, чтобы заслонить ее лицо от палящего солнца.

— Все будет в порядке, — сказал он. — Скоро мы найдем дорогу. Она уже близко…

Он не понимал, что не произнес ни единого звука, а если бы и произнес, она бы их не услышала.

— Этот мелкий подонок Эш просто врет. Вот увидишь, я закончу книгу. Я расплачусь с долгами. Я заключу контракт на экранизацию и куплю «Кинг Линн». Все будет в порядке. Ты только не волнуйся, любимая.

С трудом сдерживая нетерпение, он переждал испепеляющий жар утра, а в полдень по своим часам открыл дистиллятор. Солнце нагрело сквозь плащ-палатку температуру в яме почти до точки кипения. Жидкость, испарившаяся из растительности, сконденсировалась на нижней поверхности палатки и стекла, благодаря углублению от пули, к центру. Оттуда она капала в подставленную чашку.

Ему удалось собрать полпинты. Он взял чашку обеими руками. Его так трясло, что он едва не пролил воду. Он сделал маленький глоток и задержал воду во рту. Она была горячей, но сладкой, как мед, он с трудом удержался, чтобы не проглотить ее.

Он наклонился и прижался ртом к потрескавшимся, почерневшим губам Сэлли-Энн. Очень осторожно он позволил воде вытечь на ее губы.

— Пей, моя милая, пей.