Последним прибыл Питер Фунгабера в полной форме и в сопровождении молодого капитана, которого Крейгуж» видел несколько раз. На этот раз Питер представил его:

— Капитан Тимон Ндеби. Он был настолько худой, что казался немощным. Его глаза за стеклами очков в стальной оправе были слишком беззащитными для солдата, а рукопожатие — быстрым и нервным. Крейг хотел поговорить с ним, но к этому времени грузовик с быками уже поднимался по склону холма. Он появился в клубах мелкой красноватой пыли и замер у загона, специально построенного Крейгом для приема. Площадка была опущена, но прежде чем был поднят задний борт, Питер Фунгабера поднялся на одну из платформ и обратился к собравшимся:

— Мистер Крейг — это человек, который мог выбрать любую страну в мире, и она с радостью приняла бы его как всемирно известного писателя. Он избрал возвращение в Зимбабве и тем самым объявил, что есть на свете такая страна, в которой человек любого цвета кожи, любого племени, черный или белый, машон или матабел, может жить и работать, не опасаясь быть угнетенным, под охраной справедливых законов.

После политической рекламы Питер Фунгабера позволил себе пошутить:

— А сейчас мы должны поприветствовать и принять в наши ряды других иммигрантов, осознавая, что они станут отцами многих дочерей и сыновей и внесут свой вклад в процветание Зимбабве.

Питер Фунгабера сорвал аплодисменты, а Крейг поднял борт, и первый иммигрант вышел на площадку и прищурился от яркого солнца. Это был огромный зверь, больше тонны напряженных мышц под блестящей красно-коричневой шкурой. Он только что пережил шестнадцать часов в тесной, подпрыгивавшей, шумной машине. Действие транквилизаторов давно кончилось, оставив его в состоянии наркотического похмелья и злости на весь мир. Он посмотрел вниз на рукоплескавшую толпу, на женщин в пестрых национальных одеждах и наконец нашел источник раздражения. Издав оглушительный рев, он потащил за собой двоих пытавшихся удержать его скотников и обрушился лавиной с площадки.

Скотники выпустили из рук веревки, ограждение из жердей разлетелось, как и высокие правительственные гости. Они бросились врассыпную, как сардины от голодной барракуды. Министры с легкостью перегнали жен в гонке до джакаранд, дети на спинах женщин орали даже тише, чем их мамаши.

Бык вбежал в шатер, собрав широкой грудью растяжки, и брезент опустился на землю широкими волнами, накрыв толпу охваченных паникой бражников. Бык вылетел с другой стороны шатра как раз в тот момент, когда мимо, визжа от ужаса, пробежала одна из молодых жен какого-то министра. Он зацепил ее концом длинного загнутого вперед рога за подол платья. Бык мотнул головой, и платье слетело с тела девушки. Девушка непроизвольно сделала пируэт, но равновесия не потеряла и побежала вверх по склону абсолютно голая, быстро перебирая длинными ногами и потрясая крупными упругими грудями.

— Два к одному девчонка выиграет на полсиськи, — взревел экс-пилот ВВС, тоже неплохо подзаправившийся шампанским.

Цветастое платье обернулось вокруг головы быка, и обычная ярость сменилась жаждой убийства, испытываемой быком на корриде при виде плаща матадора. Бык замотал головой, размахивая платьем как боевым флагом, пока из-под него не появился один маленький злой глаз, немедленно нацелившийся на достопочтенного министра образования, последнего из беглецов, которому с трудом давался достаточно крутой склон холма.

Министр тащил на себе тяжелую ношу плоти, как приличествовало человеку, занимавшему столь важный пост. Под жилетом перекатывался огромный живот. Лицо министра было серым как пепел, и он орал тонким от ужаса; и изнеможения голосом:

— Застрелите! Застрелите этого дьявола!

Телохранители предпочитали не обращать внимания на приказы. Обогнали всех шагов на пятьдесят и постоянно увеличивали разрыв.

Крейг беспомощно наблюдал с крыши грузовика, как бык опустил голову и бросился по склону за убегавшим министром. Бык заревел, он поднимал копытами тучи пыли. Оглушительный рев, совсем рядом с задницей, казалось, придал достопочтенному министру силы, тот буквально пролетел остававшиеся до дерева шаги и оказался гораздо лучшим скалолазом, чем спринтером. Он взлетел по стволу джака-ранды как белка и повис на нижней ветке прямо над быком.

Бык снова взревел, на этот раз от разочарования, стал рыть передними копытами землю и рассекать воздух ужасными рогами, не сводя глаз со съежившейся от страха фигуры.

— Сделайте что-нибудь! — завопил министр. — Заставьте его уйти!

Его телохранители обернулись, увидели, что дело зашло в тупик, и сразу же обрели былую храбрость. Они остановились, сняли винтовки и принялись осторожно подходить к быку и его жертве.

— Нет! — закричал Крейг, услышав, как защелкали затворы. — Не стреляйте!

Он четко знал, что страховка не покрывает «смерть от умышленного огня из винтовок», он думал не только о потере пятнадцати тысяч долларов, а главным образом о том, что огонь накроет участок за быком, включая упавший шатер и скрытых под ним людей, разбегавшихся женщин и детей, а также и самого Крейга.

Один из телохранителей в форме поднял винтовку и прицелился. Недавно испытанный им страх и быстрая пробежка явно повлияли на твердость руки. Мушка описывала все расширявшиеся круги в воздухе.

— Нет! — снова закричал Крейг и упал плашмя на крышу грузовика, и в этот момент между качавшейся мушкой и огромным быком появилась костлявая фигура.

— Шадрач! — с благодарностью прошептал Крейг, когда старик без церемоний вздернул вверх ствол винтовки и повернулся к быку.

— Я вижу тебя, нкунзи какхулу! Великий бык! — вежливо поприветствовал он быка.

Бык повернул голову на звук голоса и тоже очень отчетливо увидел Шадрача. Он фыркнул и угрожающе качнул головой.

— Хау! Принц быков! Как ты прекрасен! — Шадрач приблизился на шаг к ужасным острым рогам.

Бык забил копытом и сделал предупреждающий выпад. Шадрач не двинулся с места, и бык остановился.

— Как величава твоя голова! — стал хвалить его Шадрач. — Твои глаза похожи на черные луны!

Бык качнул рогами в его сторону, но не так угрожающе, как прежде, и Шадрач сделал еще один шаг. Крики испуганных женщин и детей постепенно стихли. Даже самые трусливые уже не убегали, а смотрели на старика и красного гиганта.

— Твои рога остры, как ассегаи великого Мзиликази. Шадрач продолжал двигаться вперед, бык заморгал и прищурился налитыми кровью глазами.

— Как великолепны твои яички, — продолжал успокаивающе бормотать Шадрач. — Как огромные круглые камни. Десять тысяч коров почувствуют на себе их тяжесть и величественность.

Бык отступил на шаг и нерешительно качнул головой.

— Твое дыхание обжигает, как северный ветер, мой несравненный король быков.

Шадрач протянул руку, и все замерли, затаив дыхание.

— Мой любимый. — Шадрач дотронулся пальцами до блестящего влажного носа шоколадного цвета, и бык нервно отскочил, но потом подошел, чтобы понюхать пальцы старика. — Мой милый, отец великих быков. — Шадрач вставил указательный палец в толстое бронзовое кольцо, вставленное в нос, и придержал голову быка. Он наклонился и, приложив губы к широко открытым розовым ноздрям, громко вдохнул в них свой запах. Бык задрожал, и Крейг отчетливо увидел, как расслабляются его напряженные мышцы. Шадрач выпрямился и повел его за кольцо, бык покорно пошел за ним, помахивая подгрудком. Раздались крики одобрения и удивления, которые моментально смолкли, когда Шадрач обвел гостей презрительным взглядом.

— Нкози! — крикнул он Крейгу. — Убери этих болтливых мартышек с нашей земли. Они беспокоят моего любимого.

Крейг страстно, от всей души пожелал, чтобы никто из его высокопоставленных гостей не знал синдебеле.