Пи-Эм. Из окна падал белый квадрат света, отчего окружающий мрак казался еще непроглядней.

Внезапно рядом с жеребцом возникла темная масса и раздалось фырканье. Это была вороная лошадь. Сразу же вслед за этим перед Пи-Эм, находившимся метрах в пятидесяти от домика, из темноты выступила человеческая фигура, но в первый момент он различил только белую рубашку.

— Не бойтесь, мистер Эшбридж. Это я, Фолк.

Жеребец Пи-Эм шарахнулся в сторону, но Фолк поймал его за узду.

— Как меня ни убеждали в противном, я чувствовал, что вы поедете искать.

Пи-Эм машинально сделал нетерпеливое движение.

Фолк заторопился.

— Не беспокойтесь, они еще не собрались. Вы их намного опередили. — И без всякого перехода добавил:

— Очень хорошо, что вы здесь. Хочу извиниться перед вами, что так получилось.

Пи-Эм не сразу сообразил, о чем речь.

— Господи, да если бы меня не понесло на реку и я не рассказал, что у меня выпили пиво и все такое, до этого никогда бы не дошло. Заметьте только, я совсем не хотел туда ехать. Увидев вашу машину, я вскочил к себе в грузовик, но не решался вас догонять и погудел в надежде, что вы остановитесь.

Надо же! Такая ничтожная случайность — и спутала все карты!

— А потом, когда они накинулись с расспросами, меня черт дернул упомянуть о револьвере. Часом не знаете, где этот парень?

— Я постараюсь его разыскать. Шансы есть, хоть и небольшие.

— А я не слишком помешаю, если поеду с вами?

Я вас не задержу. Лошадь у меня оседлана.

Пи-Эм даже в голову не пришло возыметь опасения насчет Фолка, и бывший автомеханик, удивительно быстро оказавшись с ним стремя к стремени, пробасил:

— Понимаете, я всегда с маленькими людьми против больших.

Иными словами, за слабых и против сильных.

Бедняга Фолк! Он даже не подозревал, что этими словами как бы выносит приговор Пи-Эм, который всю жизнь старался быть на стороне сильных.

Пи-Эм не рассердился на него. Напротив, проникся к нему доверием. Он был доволен, что рядом, во мраке, есть хоть одна живая душа.

Они ехали то шагом, то мелкой рысью, и разговор их показался бы со стороны очень забавным. Порой, когда местность позволяла пустить лошадей в галоп, Фолк ухитрялся выпалить одну-две фразы.

Беседа прерывалась долгими паузами, которых было больше, чем слов, но молчание ни разу не стало тягостным: оно давало обоим время понять друг друга.

— Они там все стали как бешеные собаки, особенно женщины. Вызвали Рауля. Хотят собрать ковбоев, застрявших на этом берегу. А те, бедняги, выполнят все, что им прикажут. Хотя, может быть, только вид сделают. Их ничего не стоит натравить на шайку скотокрадов — тут они ни перед чем не остановятся. А вот травить одного человека, не зная даже, что он натворил, — это им не улыбается. Я следил за лицом Рауля.

— Обо мне говорили?

— Кто-то обнаружил, что миссис Ноленд нет. Потом, когда она возвращалась, они увидели фары ее машины.

Муж спросил у нее, где она была. Она спокойно ответила:

«Ездила к Hope узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. Она сказала мне под вечер, что неважно себя чувствует».

Далеко впереди, в стороне Мексики, небо прочерчивали молнии, на мгновение озаряя вершины гор. Грома не было слышно. Края двух огромных туч посветлели: с минуты на минуту покажется луна.

— Один из мужчин поинтересовался, что вы делаете.

Она ответила: «Спит».

— Кто это был?

— Смайли. Он заявил: «Насколько я его знаю, он этой ночью носу из дома не высунет».

Злое замечание, неоправданно злое и к тому же несправедливое.

— Самая вредная…

— Миссис Поуп?

— Да, маленькая, чернявенькая. Я слышал ее разговор с миссис Пембертон. Выразилась она примерно так: «Зачем нашим мужьям рисковать собой, когда есть люди, которым за это платят? Сейчас лучше промолчать, чтобы не задеть их самолюбие. Но когда они уедут, я позвоню в ногалесскую полицию. Пусть радируют патрулю, который сейчас в долине».

Пи-Эм подумал.

— Нет, она этого не сделает, — отозвался он наконец.

— Почему?

— Лил Ноленд не даст.

И вот что любопытно: Пи-Эм не замутило от отвращения, он даже не разозлился. Он весь день испытывал какое-то смутное неприятное ощущение, связанное не только с похмельем: теперь ему казалось, что он, хотя и с меньшей остротой, всегда испытывал это чувство. Не так ли человек внезапно обнаруживает симптомы давней болезни, которых он долгое время просто не замечал?

Это чувство, как ни трудно оно поддавалось определению, походило на комплекс вины. Но разве он в чем-нибудь виноват?

Иногда спутников разлучала слишком узкая тропинка, иногда — колючий кустарник. Порой один из них направлял коня к какому-нибудь темному пятну или движущейся массе; чаще всего это оказывался бык, реже — лошадь.

Невольно они поглядывали в сторону границы, откуда приближалась гроза. Дождя там еще нет. Так случается очень часто: несколько часов подряд сверкают молнии и лишь потом разражается гроза.

Странно! Чтобы примкнуть к нему, Фолк должен был заранее выйти и ждать. Неужели он действительно высматривал Пи-Эм?

Более странно другое — та легкость, с которой они, люди почти незнакомые, с полуслова понимают друг Друга.

Пи-Эм переполняло множество смутных чувств и мыслей, Фолка — тоже. Не потому ли всколыхнулись они в бывшем автомеханике, что он увидел, как — отчасти по его вине — люди превращаются в бешеных собак?

Когда луна выплыла наконец из облаков и озарила вершины гор, Фолк не удержался и с неожиданной горячностью выпалил:

— До чего же я люблю этот край!

А метров через сто добавил:

— Вы тоже любите, верно? Я как только приехал, сразу смекнул, что здесь за места.

Обернувшись, Пи-Эм заметил огни машины, направлявшейся к югу. Итак, охота началась. Опознать автомобиль не представлялось, конечно, возможности. Оба всадника отъехали далеко влево от шоссе, углубились в предгорье и, скрытые в тени хребта, были невидимы.

Машина приближалась к полям Кейди. Дальше ей ни пройти, потому что шоссе сменится пролеском, где она неминуемо застрянет. Другой автомобиль засверкал фарами неподалеку от домика Фолка, и, присмотревшись, тот объявил:

— Они завернули ко мне. Наверняка удивляются, что никого не застали.

Чтобы выиграть время, они перешли на галоп, благо позволяла местность. Копыта лошадей глухо замолотили по песчаной почве. В полумраке по-прежнему четко вырисовывались белая рубашка и ковбойская шляпа Фолка.

— А вот жена моя здесь не прижилась.

Фолк словно ни с того ни с сего бросил эту фразу, когда они придержали лошадей. Оба думали о том, кого они ищут, и тем не менее ни один не забывал о собственных заботах. Фолк, вероятно, никогда не говорил вслух о таких вещах, а если и говорил, то разве что с первым попавшемся индейцем в субботу